Автор:
ЛамираПерсонажи: Стах Рубин, Артемий Бурах, Исидор Бурах
Жанр: зарисовка
Рейтинг: PG
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: Все права на мир и персонажей принадлежат Ice-Pick Lodge.
Аннотация: Маленький приквел. Артемий грызет гранит науки в Столице, Стах старательно учится у Исидора.
Ссылка на оригинал:
на дневниках.- «…после чего заливаем подготовленные стебли спиртом». Учитель, а есть разница, какой спирт брать?
- Да водку возьми, что ты как маленький! Твириновку не изводи зазря, технический спирт можно, если чистый – хоть на просвет глянь.
- Ага, понял. «Спиртом, не содержащим посторонних примесей. Если чистота его вызывает сомнения, допустимо добавить измельченный сухоцвет чистотела, 3-5 грамм, равномерно распределив его в смеси».
Учитель смеется, хлопая себя широкими ладонями по коленям, задевает стол, и банки-склянки звонко дребезжат в ритм его голосу. Стах осторожно отставляет подальше ванночку с савьюром, так, на всякий случай.
- Ох, извини, парень. Больно ты сейчас на Темку похож был – заумный такой весь, пером чирикаешь, язык высунул – ну ровно как семь верст по болотам отмахал. А словеса-то, словеса! – и снова хохочет.
читать дальшеА ведь и вправду с Темки все и началось – как прислал он отцу свои заметки в прошлом году, вежливо советуясь, не позволено ли ему будет оставить учебу и вернуться домой, чтобы, как он сам это назвал, «заняться делом, к которому он чувствует призвание». Исидор тогда даже в Столицу ездил, вразумлять сыночка, а тетрадки-то Стаху выдал – смотри, мол, на какие жертвы друг твой старый идет. Жертвы Стах оценил, а через пару месяцев, освежив навыки, попросил у Учителя разрешения для себя записывать часть уроков. Исидор и сам вел записи – но в них без внутренних, семейных знаний менху, даже смотреть нечего – Стах и сам несколько дней убил бы на переводы.
Лучше уж пусть смеется Учитель, да только будут у них хорошие записи, понятные даже для столичных врачей. Тайна – она ведь не в том, как стебли савьюра водкой заваривать, тайна – она в руках, и не каждому дана. Стаху вон, хоть режь, хоть сбивай о траву до мозолей пальцы, не пойдет у руки твирь, не откроются линии. Втайне боится он, что не будет учителя – так за руками и из головы память уйдет.
- «После суток вымачивания, волокна савьюра могут быть использованы…»
***
- «…стерилизация шелковых нитей проводится посредством их погружения в этиловый спирт чистотой не меняя 95%. Строго запрещается и крайне опасно использовать иные нити или алкогольные соединения в связи с опасностью заражения крови».
- А что делать при отсутствии шелковых нитей, профессор?
Артемий поворачивает голову, сочувственно косясь на несчастного. Не стоило на первом курсе прогуливать политологию, этику и основы религий, друг. Иначе бы ты знал, и не было необходимости объяснять тебе сейчас, теряя драгоценное время, о том, что на землях, контролируемых ко всеобщему благу Великими Властям, невозможна такая ситуация, в которой честный гражданин не может своевременно получить доступ к медицинской помощи…
Пассаж про «строго запрещается» он подчеркнул и поставил рядом три жирных восклицательных знака. Спросят на экзамене, к гадалке не ходи, спросят. Как угораздило его в первый же месяц намекнуть, что не единственно правильна традиционная медицина – все, теперь до последнего года под колпаком будет.
К собственной удаче, Артемий вовремя свел знакомство с политически активной группой, которая и дала ему соответствующие разъяснения: о каких волнениях может идти речь, когда врачи, вольнослушатели медицинских курсов, да и все мало-мальски образованные обыватели, свято уверены, что настоящее лечение – оно только в стерильных операционных, а все, что кроме – или попытка дотянуть время до врача, или баловство, от которого лучше не станет, а больной только зря потратит драгоценное время? Самое лучшее в Столице – то, что могут дать Власти, а прочее – опасно и вредно.
Следует отметить, что умирал политически активный наставник, отравившись паленым спиртом, купленным в подворотне, чем безусловно подтвердил хотя бы частичную правоту власть имущих.
О, вот и конец передышки.
- «В операционную совершенно исключен доступ лиц, не включенных в списки…»
***
- «…Для чего следует подождать, пока не будет завершено таинство, не тревожа совершающего ритуал».
Знает Стах, крепко любит его Учитель. Не раз и не два среди прочих выделял, доверял сложные настои смешивать, Кровь священную позволил потрогать даже один раз, в Бойни с собой брал, когда много нести надо было. А однажды оставил его дома, да записки свои не убрал, и снова, и снова – читал Стах, начитаться не мог. Как вскрывать, по каким линиям и приметам опознавать нужную линию, что рука чувствовать должна – вещи, что только наследнику передаются, от отца к старшему сыну идут в семьях менху. Надеялся старик, что коль нельзя учить чужого сына, так тайком можно, подсказку дать, чтобы сам он дарование проявил – а коли уж был бы проявлен талант, разрешили бы Исидору забрать его.
Не вышло.
Даже пробовать не стал, понимал и сердцем и разумом, что руки его – это просто руки, а линии – хоть начерти их на живом теле – останутся только линиями. И нет в руках его силы, чтобы одним движением преодолеть запретную грань, и знает он, что войдя ладонью в плоть, он увидит лишь руки свои в крови.
Темка перед отъездом завершал первую ступень посвящения, а потом рассказывал, перепуганный, с бьющимся сердцем и дрожащими ладонями, захлебываясь восторгом, рассказывал, как получилось, и как отзывалась Степь его рукам, и как духи скользили вокруг. Стаху можно было рассказывать, он же с детства свой, с детства рядом. Темка забывал иногда, что не брат ему серьезный темноволосый парень на год младше. Другие ученики забывали. Горожане забывали. Сам Стах нет-нет да и сомневался, был ли тот, давно пропавший в Степи, или сгинувший на войне?...
Но те, из степи приходящие, дети Её, биение крови Её – им принадлежит право решать и они не забудут.
- «Сторонние взгляды могут нарушить ход таинства и привести к нежеланному исходу…»
***
- «…поскольку присутствие постороннего может стать отвлекающим фактором, имеющим в ходе операции фатальное значение».
Свои собственные тела они считают жидкими, влажными, а вместо Линий главным в жизни своих тел почитают сплетения вен и артерий. К вскрытию они допускают лишь студентов после соответствующей теоретической подготовки – когда те точно знают, в каких местах что находится, как это должно выглядеть и почему не должно функционировать. Вскрывают сначала понемногу, то в одном месте, то в другом – раз за разом абсолютно уверенный профессор показывает готовым к этому студентам то, что они давно хотят увидеть.
Это работает. Накопленные столетиями научные знания, жизненный опыт, фольклор – у человека есть множество возможностей узнать, как именно устроены все живые существа вокруг него. Когда происходит вскрытие тела – в целях познания или лечения – все, производящие его, абсолютно уверены в том, что и в каком состоянии увидят.
Перед первым походом в анатомический театр Артемий не мог заснуть – всю ночь штудировал конспекты и иллюстрированные энциклопедии, а под утро еще и прищемил дверью пальцы – почти случайно. Все боялся, что победит память тела, что его природное, исходящее из самого существа его знание, окажется сильнее необходимости, боялся увидеть то сокрытое, тайное, стыдное – обошлось. А со временем и вовсе легко стало, надел перчатки – и не о чем волноваться.
Страхов было много – страх выдать себя, страх не успеть в учебе, страх зря потратить драгоценные года и деньги, страх сдаться бешеному ритму, чужим запахам и звукам, чужой жизни, в которой надо обзавестись друзьями, чтобы не выдать себя…
Он давно не писал домой – частную переписку часто просматривают в последние годы, а отец иногда приезжает, и тогда можно вспомнить, какая жизнь на самом деле.
Нет, он не жалеет. Полученные знания того стоят, хотя и приходится тратить часы и дни на бессмысленную зубрежку этой правильной жизни, которую он отбросит, как испорченные перчатки, стоит только вернуться домой.
***
«Вот вернется Темка…» - Учитель вздыхает и больше ничего не говорит, только кивает головой грустно.
Стах знает, что это не на него сердится Исидор, то ли кто из младших напортачил, то ли другие менху опять что навернули. Дурные предчувствия гложут Учителя, Степь говорит с ним, тревожит душу его.
- Сколько еще осталось? Год?
- Не будет года, - Исидор вздыхает, качает головой. – Отозвал я его. Со вчерашним поездом письмо отправил. Тревожно мне, Стах, боюсь я, а чего – сам не знаю, душа ноет – ну как зуб больной в сердце запихнули. Да и ему там, в Столице, не сахар. Совсем чудной стал в последнее время…
Два месяца – вернется друг детства, повзрослевший, пахнущий чужим Городом и чужим знанием. Исидор возьмет его за руку и уведет в Степь в ночи, и кровь смоет с него все запахи, твирь и земля узнают его, и примут его, и прорастут сквозь его руки, и явятся к нему, а утром он будет говорить, и менху оценят его знания, и назовут его достойным, и примет он из рук отца своего родовое тавро…
А если Старший будет Артемий – кто будет он, Стах?
Как будет он жить если, освобождая дорогу сыну, Учитель уйдет в землю?
***
На прощание к спящему другу зашел в больницу – попрощаться. Не доживет до утра Сашка, а вскрывать боятся – говорят, кишки пулей пробило, заражение крови началось.
Сашка - друг, а пути назад у Темки уже не будет, раз отец позвал так внезапно, значит, срочное дело. В ночь уйдет, лучше уж дорога по Степи, чем сидеть в ожидании поезда, да запихивать в себя напоследок обрывки знаний. Да теперь вот и это… Нету там заразы. Слышит это Темка, видит, чувствует – да только если взрезать, точно появится. Пуля лежит удобно, самый юный из менху не ошибся бы.
У Сашки тяжелое дыхание и волосы ко лбу прилипли. Если бы не письмо отца – не рискнул бы Артемий его спасать, побоялся бы навлечь на себя внимание, выдать себя. Но к утру его здесь не будет – значит, можно. Одеяло отбросить, срезать бинты, провести пальцами по коже, под кожей, и в ней, почувствовать сухое и горячее, не называть сейчас, рукам верить, не глазам, не знанию – смотреть в лицо спящего, видеть его, его линии, а не следы чернил на бумаге, пулю зажать между пальцами и забрать у его тела, как забирают опасные игрушки у детей.
От силы минута – и пот катится градом, но кусок металла уже в кулаке, а маленькая дырочка на Сашкином животе затянется и сама, ему дьявольски повезло. Нужно только заново наложить бинты, заодно руки перестанут дрожать…
- Темка? – он приподнимается, опираясь на локоть, улыбается сонно-благодарно, к нему сюда никто не приходил, все боятся сидеть с умирающим, тоже мне, друзья–медики…
- Тут я. Спи.
Пулю он выбросит где-нибудь по дороге, подальше от Столицы.