Кабачок «Одинокая звезда» официально считался закрытым. Согласно распоряжению коменданта Сабурова «Об общественных заведениях и борьбе с заразными заболеваниями». Копия распоряжения с лиловой треугольной печатью болталась на заколоченных крест-накрест дверях, намертво прибитая четырьмя дюймовыми гвоздями. Бакалавр обошел приземистое обшарпанное здание с выступающими мансардными окнами второго этажа. Спустился по ступенькам, ведущим в полуподвал, к железной двери, перехваченной стальной полосой с могучим навесным замком. В двери темнело решетчатое оконце, закрытое изнутри створкой. Даниэль несколько раз грохнул кулаком по ржавому железу, приготовившись к долгому ожиданию.
Окошко приоткрылось, раздосадованный старческий голос проскрипел:
- Глаза разуй, закрыты мы. По распоряжению господина коменданта. Вон, тама на дверях и приказ болтается. Читай, коли грамотный.
- Мне к Липпи, - не менее раздраженно откликнулся бакалавр.
За дверью отмолчались. Створка приоткрылась чуть шире, гостя рассматривали, оценивая степень его опасности и платежеспособности.
- Так бы и говорил. Заходи. Порядок знаешь?
- Да знаю, знаю...
читать дальшеДверь открылась легко, без малейшего скрипа. Полоса и замок оказались фальшивкой. Внутри скрывался крохотный темноватый тамбур, где несли службу двое - тощий старикан со сварливым голосом и мрачный тип из тех, что заправляли на Складах в шайке контрабандиста Грифа. Собственно, «Звезда» принадлежала Грифу - со всеми потрохами, от настила на сцене до бутылок в баре и подвалах. Здесь торговали твириновкой - ее характерный кисловато-сладкий запах пропитал все помещение подвала - и запасами алкоголя, скупленного и похищенного контрабандистами в первые панические дни эпидемии. Здесь можно было раздобыть ампулы опиума и щепотку толченого савьюра. В задних комнатах покуривали - опиум и сушеные травы Степи, при наличии средств можно было заказать девушку - степнячки, Невесты Травы и Ветра, приходившие в Город в поисках лучшей доли, в большинстве случаев становились обычными гулящими девицами. Здесь играл запинающийся граммофон и утекали сквозь пальцы утратившие былую ценность банкноты. Золотые вещицы пока еще ценились по-прежнему.
За импровизированной стойкой из широкой доски, положенной на два бочонка, скучал бармен Липпи, Филипп Новак, грузный, обманчиво неповоротливый и немногословный.
Из опустевшего зала наверху сюда перетащили вращающиеся табуреты с облупившимся хромом, обтянутые выделанной кожей. При изготовлении сидений мастера выбирали те куски коровьей шкуры, на которых сохранилось фермерское тавро. Каждый из табуретов мог похвастаться собственным прозвищем, темнеющим сбоку или сверху - «Двойной крест», «Джей-Би-Ти», «Чертополох», «Роза и цепь»… Липпи никогда не изрекал сакраментальной фразы - «Что заказываем?». Смотрел исподлобья на очередного посетителя, поворачивал тускло блестящий кран на бочонке или вытаскивал пробку из выбранной наугад бутылки. Красная, бурая или зеленоватая жидкость с бульканьем устремлялась в не слишком чистый стакан.
Расплатившись, вы получали напиток и отправлялись искать место за столом. Либо оставались рядом со стойкой, бессмысленно переставляя разноцветные картонные подставки из-под пивных кружек.
Слева от стойки соорудили нечто вроде сцены - невысокий помост с задником из сильно поеденного молью темно-сиреневого бархата. К складкам небрежно пришпилены аляповатые розы, снежинки и звезды из серебряной фольги. Справа стоял бильярдный стол, за ним лениво катали шары двое, мельком глянувшие на новопришедшего. Посетителей было немного - судя по повадкам и обличью, подручные Грифа со Складов. Да несколько горожан, водивших знакомство с Липпи и явившихся сюда в погоне за иллюзорным спокойствием, призраком минувших времен. За возможностью забыться, оглушив себя порцией сладкой твириновки и хоть на несколько часов прогнать неотступные мысли о кружащей рядом Чуме.
Данковский постоял несколько мгновений на пороге, моргая, привыкая к спертому, неприятно обволакивающему теплу, и полумраку, разгоняемому подвешенными к балкам керосиновыми лампами. Лампы мерно шумели, их гул органично вплетался в хрипение граммофона и стуканье отлетающих от обитых зеленым сукном шаров. Под ногами хрустели пустые семена бурой твири. Горожане пристрастились грызть их, уверовав в целебные свойства семечек. Предприимчивый Липпи немедля открыл новый бизнес: нанял подростков обирать кустики твири по два талера за кулек, и продавал семечки посетителям.
Стаха Рубина среди посетителей не замечалось. Бакалавр направился к стойке, миновав компанию парней со Складов, без особого азарта метавших кости на плохо вымытой столешнице. Машинально отметил - тот, что сидит широченной спиной к проходу, уже второй раз всей пятерней шкрябает по скуле, да причем усердно так...
- Эй, ты. Что там у тебя? - Данковский шагнул в сторону, крепко перехватив чужое волосатое запястье и бесцеремонно отведя руку чесавшегося в сторону. Игрок дернулся, оскалился, шарахнулся, в точности напуганный внезапным криком и щелканьем кнута бык. Задетый его локтем стаканчик с костями свалился на пол, кубики разлетелись.
«Девять, тройка и полумесяц», - дотошно зафиксировал рассудок. Левой рукой бакалавр ухватил жестяной колпак низко подвешенной лампы, направляя свет на лицо «объекта». В бесконечном мысленном отчете Данковского безымянный громила со Складов уже получил соответствующий номер, за которым змеились строчки: «Экземное образование, третья лицевая правая доля, площадью около трех квадратных дюймов, интенсивно шелушащееся, с лимфатическими выделениями...»
- Ты чего, чего? - забормотал «объект», пытаясь выдраться. Обычнейшее лицо, жесткий ежик грязных волос, испуганно бегающие глаза. Дружки качнулись было вперед, на выручку приятелю, но, признав бакалавра, настороженно замерли. - Убери клешни, нет у меня ничего, я чистый! Чистый я! У меня лишай с рождения, кого хошь спроси!
Голос «объекта» взвился пронзительным, почти детским фальцетом. В его сторону оглянулись.
- Угу, с рождения, - Даниэль сунул руку в карман, где таскал пропитанный уксусом платок, тщательно обтер пальцы. - На твоем месте я бы со всех ног мчался в Госпиталь. Может, Стах сумеет помочь.
- Он чё, заразный? - приятели игрока, скрипнув табуретами, разом отодвинулись от стола и бывшего знакомца. - Пугало, придурок чокнутый, ты чё, словил Язву и молчал?
- Первая стадия в самом ее начале, характерная чесотка, еще вполне возможно... - начал Данковский.
- Да нет у меня ничего, врет он все! - в отчаяние взвыл Пугало, уцепившись за рукав бакалаврова плаща. - Ну скажите им! Вы ведь тоже можете оши...
Договорить ему не удалось. Или он завершил фразу где-то в ином мире, что намного лучше этого - ибо никто из ушедших туда еще не вернулся обратно, утешить скорбящих родственников и разочарованных кредиторов. Выстрел прозвучал негромко и буднично - словно открыли бутылку шампанского, которого в Городе давно не осталось. Ногти Пугала мерзко царапнули сукно кардигана, он опрокинулся назад и тяжело рухнул на пол. По дощатому полу начало расплываться густое черное пятно. Один из игроков в бильярд неторопливо убрал маленький, сверкнувший никелем пистолет, и вопросительно зыркнул на компаньонов покойника.
- Быренько оторвали зады и прибрали мусор с пола, - не отрываясь от протирания очередного стакана, распорядился Липпи. Словно ничего не произошло и у него на глазах только что не застрелили клиента. - Бензин и брезент в подсобке, лопаты в чулане. Вопросы есть?
- Нет, - троица подручных Грифа нехотя вылезла из-за стола. С явной неохотой уцепила Пугало за руки и за ноги, поволокла через зал к черному ходу.
- Липпи, сменил бы ты своей шарманке пластинку, - посоветовал стрелявший, вернувшись к кию и раскатившимся по зеленому сукну разноцветным шарам. - Обрыдло уже, пятый раз заводишь.
Жизнь в Городе нынче была дешева. Но не до такой же степени. В какой-то миг Даниэль, смотревший вслед трем согбенным под тяжестью мертвеца и переругивавшимся сквозь зубы фигурам, ощутил сильнейшее желание остановить их. Взять соскоб, проверить, убедиться в точности своего предположения.
«И выйдет у тебя одно из двух. Или ты был прав, а парень по кличке Пугало избежал всех радостей гниения заживо, или ты ошибся, и они пристрелили человека с доброкачественным экземным заболеванием. В том и другом случае ты уже ничего не сможешь поделать. Впредь держите язык за зубами, мэтр. Да не вздумайте почесаться в публичном месте».
Неторопливо двигаясь, бармен поднял иглу граммофона, снял пластинку и бережно убрал в конверт. Конверт исчез в картонной коробке, на смену явился другой - Липпи покрутил латунную ручку, опустил пластинку на вращающийся диск. Пронзительно взвизгнул целлулоид под иголкой, зазвучала скрипка, выводя сыгранную невесть кем и когда мелодию. С ней слился живой голос - проникновенный, с нежной хрипотцой, наводивший Данковского на образ забытой на солнце и медленно тающей липкой конфеты. Полосатого леденца в сахарной лужице, над которым с жужжанием кружат осы. Взглянув на сцену, бакалавр с удивлением обнаружил там Анну Ангел - прелестное явление в длинном, переливающемся рыбьими чешуйками блесток зеленом платье.
- Кхм, - напомнил о себе Липпи, ненавязчиво подталкивая в сторону клиента стакан с красноватым содержимым неведомого происхождения. Даниэль отхлебнул, не почувствовав вкуса и смотря на сцену. Мария Каина была не права - только завистник назвал бы Анну безголосой бездарностью. Иное дело, что в полуподвальном помещении подпольного кабачка, пропахшего тоской и страхом, ее талант был совершенно неуместен. Как алмазу для полноценного блеска необходима огранка и золотая оправа, так Анне требовалась большая сцена, кордебалет, грохочущий оркестр и восхищенные поклонники. Здесь же на нее смотрели от силы дюжина человек. Поразмыслив, Даниэль предположил, что Анна вряд ли согласилась выступать из чистой и возвышенной любви к искусству. Новак наверняка ей платит (хотя какой нынче прок от обесценившихся денег?) и снабжает продуктами со Складов. Исполнение музыкальных номеров, возможно, позволяет певице забыться - как другим приносит забвение перебродивший настой твири и виноградной лозы.
Усилием воли Данковский отвел взгляд, вспомнив, зачем пришел сюда.
- Липпи, - бармен наполнил стаканы игроков в бильярд и неспешно приблизился. - Липпи, мне позарез нужен Ольгимский...
- Это не ко мне, это в Сгусток, - покачал головой Новак. - Говорят, старик после погромов вернулся в семейный особняк. Сюда он отродясь не заходил. И не зайдет, даже пропустить кружечку за счет заведения перед концом света.
- Младший Ольгимский, Влад, - терпеливо пояснил бакалавр. - Он здесь не показывался? Может, ты слышал, где он сейчас ошивается?
Липпи оторвался от перетирания стаканов - впрочем, особо чистым и сверкающим вышедший из-под его рук бокал мутного стекла все равно не стал - и исподлобья глянул на Данковского. Словно прикинул что-то.
- На кой ляд вам сдался Влад, мэтр?
- Липпи, это что, допрос? - искренне изумился Данковский. - Пытаюсь отыскать давнего знакомого, только и всего. Вдобавок у меня к нему поручение от его отца.
- Тут его многие ищут в последнее время... - неопределенно промычал Липпи. Бакалавр насторожился.
Поручение Ольгимского-старшего начало отдавать неприятным запашком. Очередным сгнившим орешком городской тайны внутри цельной с виду скорлупки.
- Липпи. Я не собираюсь пускать Влада на материал для экспериментов или читать ему нотации. Мне просто нужно поговорить с ним. Ты знаешь, где его отыскать?
Песня закончилась, прозвучало несколько жиденьких, вымученных аплодисментов. Придерживая край платья, Анна с достоинством спустилась со сцены. Данковский надеялся, она сядет за один из столиков, но певица целеустремленно свернула к стойке. Облокотилась рядом, приязненно улыбнулась, словно утреннего скандала в Омутах не было и в помине.
- Надеюсь, милейшая Ева не сильно на меня разгневалась за нынешнее досадное происшествие, - прозвенел мелодичный голосок певицы. - Передайте ей мои сожаления. Что вас привело сюда, мэтр, если не секрет?
- Мэтр разыскивает Влада-младшего, - буркнул Липпи, опередив Данковского. - Для поговорить. С поручением от Тяжелого Влада.
Анна с нарочитой рассеянностью выбила ногтями быструю дробь по краю стакана бакалавра. Даниэлю показалось, бармен смотрел на нее выжидательно, словно ожидая некоего решения-разрешения.
- Если поручение в самом деле важно... - протянула Анна. Аккуратно подкрашенные губки чуть надулись. - От господина Ольгимского, говорите?.. Кстати, слухи об аресте Сабурова - правда?
Данковский кивнул, недоумевая - в какую игру с ним играют. С каждым днем певичка нравилась ему все меньше и меньше. Даниэль никак не мог взять в толк, отчего неглупая и сметливая Ева ей симпатизирует.
- Странно, что Тяжелый Влад вдруг вспомнил об этой ошибке природы. Неужто наш расчетливый мясной барон, предвидя неизбежную кончину, решил позаботиться о непутевом сынке? Вам поручено передать Владу отцовское проклятие? Или весть о том, что остатки семейного достояние переходят в цепкие ручки маленькой Ники? - Анна многозначительно хихикнула, наклоняясь поближе. Даниэль почуял запах ее духов, резких и немного приторных. Синие глаза азартно мерцали из-под тщательно подкрученной золотистой челки. Анна Ангел не просто собирала городские сплетни, она жила ими. - Ну признайтесь, мэтр!
Данковский невольно скривился, повторив:
- Мне просто нужно...
- ...побеседовать с ним, - очаровательно улыбнулась Анна. Едва заметно кивнула владельцу заведения: - Вы явились по верному адресу. Он здесь, мэтр. Наверху есть несколько комнат, в лучшие времена Липпи сдавал их… посетителям, нуждающимся в уединении. Верно, Липпи? Влад торчит тут с Факельной Ночи. Третий номер. Можете навестить его, если хотите. Только… - она передернула плечами, - только вам может здорово не понравиться то, что вы там застанете. Впрочем, какая ерунда! - Анна небрежно взмахнула кистью. - Ученый, известный своим вольнодумством, не может быть обременен мещанскими предрассудками. Ступайте и передайте Владу сердечный привет от его обрюзгшего папочки. Нет, не благодарите меня за помощь. Любой на моем месте поступил бы также.
Она удалилась, вызывающе покачивая бедрами. Вопреки доводам логики, соблазнительное и волнующее зрелище вызвало у Данковского приступ брезгливости. Липпи забрал опустевший стакан и нехотя проговорил:
- Поднимайтесь наверх. Через бывший зал, увидите лестницу, не ошибетесь.
Слегка ошарашенный полученными новостями Данковский поднялся с крутанувшегося табурета.
В бывший обеденный зал ресторанчика, стоявший под замком, давно никто не наведывался - цепочка следов Данковского четко отпечаталась в желтоватой пыли. В дальнем углу, возле криво накрытого шторой пианино, толпились перевернутые ножками вверх столы и стулья. Когда бакалавр прошел мимо, они слегка качнулись из стороны в сторону. Скрипучая витая лестница вывела гостя в короткий коридор, оклеенный старыми коричневыми обоями, пузырящимися и отстающими от стен. В коридор выходило четыре двери, еще одна виднелась в торце. На облупившихся створках красовались цифры из позеленевшей меди. В нумере втором, судя по звукам, кто-то энергично развлекался, за дверью нумера третьего было тихо. Странное место выбрал себе Влад для проживания. Или, напротив, весьма удачное - круглосуточно находящееся под присмотром ребят Грифа и покамест обеспеченное провиантом с выпивкой.
«Место, где скрывающегося человека станут разыскивать в последнюю очередь».
Даниэль негромко постучал в нужную дверь. Ответа не последовало, но незапертая створка чуть приоткрылась.
- Есть кто дома? - вполголоса окликнул мэтр. - Влад? Это Данковский. Можно войти?
Тишина.
Бакалавр осторожно сунулся внутрь.
Узкая, длинная комнатушка со скошенным деревянным потолком. Окно в серых разводах грязи, выходящее на городские крыши и русло Жилки. Обстановка не первой молодости - кривоногий стол, где столпились пустые бутылки и грязные тарелки, пара табуретов и низкая двуспальная кровать, накрытая лоскутным одеялом. Над изголовьем блестело распятие фальшивого золота. В комнате висел кислый запах мокрого белья, горького сигаретного дыма, испорченной пищи и пролитой выпивки. Наверное, именно так пахло человеческое отчаяние.
Когда бакалавр сделал шаг через порог, под каблуком негромко хрустнуло. Он глянул вниз - мелкие осколки, длинное горлышко раздавленной ампулы.
Полностью одетый Влад Ольгимский-младший валялся на кровати, положив ноги в заляпанных грязью узконосых ботинках на изрезанную ножами деревянную спинку. Он пристально рассматривал нечто небольшое, плоско-квадратное. При скрипе двери вещицу сунули в карман, и Влад медленно поднял глаза на незваного гостя.
Холеный, вальяжный и самоуверенный наследник процветающей торговой империи Ольгимских бесследно исчез. Влад осунулся, потемнел лицом, глаза запали, а брился он последний раз не меньше трех или четырех дней тому. Судя по расфокусированным зрачкам и сильно заторможенной реакции, последние дни Влад щедро травил свой организм порциями кровавой твириновки в смеси с содержимым раздавленной ампулы.
- А-а, - с трудом выговорил он. - З-з... заходи.
Бакалавр вошел, не рискнув довериться кривоногой табуретке и привалившись к обшарпанной стене. Диагноз был прост и незамысловат: Влад-младший безнадежно, до стеклянности пьян. До той легендарной стадии, когда люди осознают себя бестелесными душами, воздушными шариками парящими над телом и отстраненно наблюдающими за его выкрутасами. Кто-то в подобном состоянии становится агрессивен и буен, а Влад просто с отсутствующим видом полулежал на грязной постели. Он снова извлек из кармана твердый квадрат, держа его на отлете и пристально разглядывая. Похоже, то был некий фотоснимок, от созерцания которого Влада не могло отвлечь ничто.
Даниэль растерялся. Его память хранила совершенно иной облик наследника мясной империи - циничного, разумного, острого на язык, уверенного в себе. Он не представлял, как вести беседу с человеком, не зная в точности, видит ли он его. Может, в сознании Младшего Ольгимского гость сейчас предстает безликим скопищем цветных пятен, размазанных по стене и испускающих побулькивание. Как бы поскорее вывести его из этого состояния и поднять на ноги?
- Влад, - неуверенно окликнул бакалавр, щелкнув пальцами. - Влад?
- Мэтр Данковский, - отчетливо выговорил Влад, склонив голову набок и разглядывая фото с иной точки зрения. - Не волнуйтесь. Ползущих из стен розовых пауков я не вижу. В полном ступоре я был вчера, а сейчас... - он запнулся, - сейчас вполне терпимо. Только плывет немного.
- Зря ты так, - искренне высказался бакалавр. - Нам всем приходится несладко, но точно тебе говорю - выпивка не поможет.
- А что поможет? - осведомился Влад. - Это тоже больше не помогает...
Он неловким движением швырнул картонку в сторону Данковского. Тот едва успел подхватить планирующий снимок у самого пола.
Фото. Сделанное мастером своего дела в известном столичном ателье «Светопись» и самую малость искусно подретушированое. Мягкие коричневые, бежевые и светлые тона, полутени, скользящая недоговоренность. Поясной портрет молодого человека, стоящего со скрещенными на груди руками вполоборота к фотографу. Светлые волосы, тонкое задумчивое лицо, опущенные ресницы скрывают выражение глаз. Данковский перевернул фотографию, обнаружив на обороте фирменное клише мастерской и каллиграфически проставленную дату, начало нынешнего года.
- Я его знаю, - покопавшись в памяти, заявил бакалавр. - Реми Шенье, киноактер. «Осенние миражи», «Третий выстрел», «Бал призраков». Некоторые критики считают его весьма одаренным, другие твердят, якобы все его достоинства кроются в смазливой мордашке, сводящей с ума романтических гимназисток и восторженных дамочек.
Недоуменный вопрос повис в прокуренном воздухе.
- Знаешь, я ведь прирожденный неудачник, - чуть запинаясь, неожиданно сообщил Влад. - И город наш... неудачливый. Когда-то здесь было маленькое поселение кочевников. Они приходили к Горхону на зимовки, а летом бродили туда-сюда по Степи. Кланялись Матери-Корове, ворожили на травах, никому не мешали… Родоначальник нашей фамилии, если верить семейным преданиям, провел старейшин племен, убедив их перейти на оседлый образ жизни. Когда начали громоздить Термитник, обнаружилось, что в Городе невозможно копать колодцы - вода лежит глубоко, а земля легкая и постоянно обрушивается… С тех пор судьба вечно подбрасывает нам гадость за гадостью. Нас регулярно навещает Песчанка, в годы Второй Смуты к нам привозили на расстрелы сторонников Реставрации… В Курганах до сих пор можно натолкнуться на остатки могильных рвов. Лет семь тому в наших краях настигли и разгромили Караван. Вам еще не показывали это место, мэтр? Городская достопримечательность, там даже памятный знак собирались возвести.
- Кровавый Караван? - недоверчиво переспросил Данковский, машинально постукивая уголком фотографии по стене. - Разве это случилось здесь? В газетах писали… хотя нет, пресса всеми силами избегала упоминания конкретного места завершения большой загонной охоты.
- Здесь, здесь, - нехорошо оживился Ольгимский-младший. - За кладбищем, на восточной окраине. Везение Бубновых Тузов исчерпалось до дна. Или они заразились нашей неудачливостью. Жандармы устроили настоящую бойню, и комендант Сабуров тогда тоже не остался в стороне, пусть сейчас он все отрицает. Скверная вышла история. Сдается мне, наши старики по уши измазаны в тамошней грязи - и оттого предпочитают старательно помалкивать о подробностях тех дней. Заговоры молчания - милая местная традиция. Проблемы не существует, коли не упоминать о ней. Не было никакого Каравана, не было никакого Термитника... и в случае чего - не будет никакого Города.
Он шевельнулся, подавшись вперед и мутно, требовательно уставившись на Данковского.
- Даниэль, скажи правду. Тебе ужасно хочется знать - что для меня означает эта фотография? Я отвечу. Мне надоело лгать, надоело жить среди намеков. Осточертели семейные идолы - быки, вонючие скотобойни и мясники, ссуды, финансовые партнеры. Просыпаясь, я всякое утро мечтал сбежать отсюда. Забыть прошлую жизнь, как страшный сон. Перечеркнуть, вычеркнуть и начать сначала.
Влад качнулся из стороны в сторону, словно потеряв равновесие. Продолжая с тихим, пьяным надрывом, медленно разрезая скальпелем чирей, кожа расходилась в стороны, брызгая кровью и гноем.
- Я любил Реми. Верил ему. Понимал, что я ему не нужен, так, позабавиться и выбросить. Но надеялся, что в кои веки он меня не обманет. Что я не выставлю себя на посмешище - с этой дурной, никчемной любовью. Ты меня презираешь, верно?
- Н-ну, э-э... - Даниэлю показалось, что фотография покрыта тонкой, липкой слизью. Он бросил снимок на кровать, машинально вытев руку о полу кардигана. Фото упало изображением вверх, Реми Шенье с загадочным видом уставился в потолок. Столичные сплетни не солгали, но, в конце концов, двойственная натура человека порой берет верх над соображениями морали и приличий. - Несколько неожиданное признание... Но, если ты был с ним счастлив, то...
- Я не был с ним счастлив! - рявкнул Влад, заставив звякнуть пустые бутылки на столе. - Я никогда не был счастлив, никогда, вообще, ни разу в жизни! Я был здесь, в этой треклятой провинции, а он - там, в Столице! И я понимал, что я не вырвусь отсюда! Я прикован к Термитнику до конца жизни - потому что «поколения твоих предков, ответственность, долг, бизнес!» - он весьма схоже передразнил наставительный голос Тяжелого Влада. - Ты не понимаешь, Даниэль... Никогда не поймешь, даже представить не сможешь, насколько я их всех ненавидел. Папашу с его поучениями, который тщился управлять моей жизнью, блажную матушку и блаженную сестрицу, совет директоров, Термитник, Город! Я мечтал избавиться от них. Раз и навсегда.
Влад хихикнул - тихонько, мерзко, точно ногтем царапнули по шелку. - Я развлекался, придумывая способы - один невероятнее другого. Разорить Дом Ольгимских. Подпалить бойни. На очередном квартальном совещании сыпануть в начальственный кофе белой плети. Безумие чистой воды. А потом ко мне пришла Она. Это был Реми, но на самом деле это была Она, ведь ей без разницы, в чьем облике бродить по земле.
- Кто - «Она»? - Данковский не мог отделаться от впечатления, что угодил в середину новомодной абсурдистской пьесы. Он не понимал, о чем говорит Влад, но чуял присутствие темной, расплывчатой тени. Тени, сотканной из лжи и недоговоренностей, накрывшей Город, затаившейся под кроватью, шелестевшей пересыпаемыми песчинками.
- Шабнак, - безмятежно отозвался младший Ольгимский. - Степная ведьма, Чума. Вошла ко мне и сказала: я могу получить все, что пожелаю. Если сделаю то, чего желает она. Мы заключили договор. Даже переспали - в Стержне, в парадной спальне, которую заперли после смерти матери. Так пожелала Шабнак. Она хоть и ведьма, но такая сладкая...
«Наркотический бред, - холодно припечатал здравый смысл. - От первого до последнего слова. Засунь его башкой под холодную воду, заставь проблеваться и вытащи отсюда».
- Влад, а чего... чего ведьма хотела от тебя? - новое популярное направление психиатрии рекомендовало не пытаться разубеждать пациентов в их фантазиях, но пытаться следовать логике больных, задавая наводящие вопросы. Бакалавр рискнул последовать методике, борясь с ощущением, что шагает по тонкому льду над замерзшей трясиной.
- Чтобы я помог ей войти в Город и стать сильнее, чего же еще? - пьяно хмыкнул Влад. - Это оказалось намного проще всех моих замыслов. Когда в Термитнике случились первые вспышки болезни, папаша запаниковали. Тяжелый Влад блеял, как овца под ножом, паче смерти страшась другого: вдруг санитарная инспекция в Столице пронюхает о заразе и вынудит закрыть его ненаглядную фабрику? И тогда я... я предложил ему отличный выход из положения. Запечатать бойни. Мол, Чума сожрет сама себя и подавится. Наймем новых рабочих, за этим дело не станет. Наша репутация и честное имя семьи, которыми так дорожит папаша, останутся незапятнанными. Никто ничего не узнает. Шабнак сотрет Город с лица земли, и я освобожусь от этой обузы, - голос Влада слезливо дрожал, выражение лица было вдохновенным и безумным, зрачки сузились в черные блестящие точечки. - Случайность, всего-навсего досадная случайность. А потом Она вернется, уведет меня отсюда, Она обещала. Я жду ее, Даниэль. Она непременно придет ко мне, ведь я сделал все, как она хотела. Отдал ей Термитник с потрохами, и Город на тарелочке.
- Влад, ты хоть понимаешь, что несешь? - ошеломленно пробормотал бакалавр. Лед под ногами раскололся, черная вода запятнала белизну. - Это ведь твой отец приказал закрыть Термитник, он подтвердил это в присутствии Инквизитора!
- Папочка солгавши, ему не привыкать, - криво ухмыльнулся Влад. - После бесконечных фальшивых накладных и подкупленных инспекторов... Он свихнулся на идее продолжения рода и сохранения фамильного достояния. Одна мысль о том, что меня вздернут рядом с ним, повергает его в ужас. Конечно, он промолчал.
- Он отправится на виселицу ради того, чтобы ты мог жить, - медленно произнес Данковский. Осознание того, что услышанное - не полубезумный выкидыш рассудка, отравленного твирью, но правда от первого до последнего слова, навалилось на бакалавра колючим удушающим одеялом. Теперь становилось понятно, отчего Ольгимский-старший с истерической настойчивостью твердил на дознании о своей вине, даже не упоминая имени сына. Повторяя раз за разом: «Это было мое распоряжение, нет, я отдал его в устной форме, нет, оно нигде не зафиксировано, но это было мое, мое распоряжение! Я думал, лучше пожертвовать бойнями и спасти Город, да, я ошибался, но я... мы все были так напуганы и растеряны! Я велел законсервировать Термитник, рассчитывая, что через неделю-другую все закончится. Ситуация вышла из-под контроля, начались погромы и поджоги...» - Завтра или послезавтра твой отец умрет из-за тебя, понимаешь ты это?
- Туда ему и дорога, - икнул Влад. - Я столько раз просил его отпустить меня. Позволить жить своей собственной жизнью. Он даже выслушать меня не потрудился, дырявый мешок сала. Надеюсь, веревка не оборвется под его тяжестью. А я уеду из этой треклятой дыры. Уеду и никогда не вернусь, - он дернулся, низко и жалобно тренькнули пружины в старом матрасе. - Только дождусь Реми.
Порыв ветра бросил в окно пригоршню мелкого песка, и Даниэль невольно вздрогнул. Переброшенная через плечо сумка казалась налитой свинцом. В сумке лежало право на жизнь, право покинуть Город, право уцелеть, бросив остальных на поживу Чуме.
«Любовь, которая должна бы поддерживать нас и возносить к небесам, на самом деле губит ничуть не хуже Язвы, - отстраненно-холодно подумал Данковский. - Тяжелый Влад из-за любви готов принять на себя чужую вину. Его сын из-за любви готов разрушить до основания родной город... И превратиться в безумное чудовище. Влад больше не тот человек, которого я знал, но обезумевшая тварь. Которая не избежит участи всех бешеных тварей».
- Тайное рано или поздно становится явным, Влад. В Укладе рано или поздно узнают, кто на самом деле виновен в гибели Термитника.
- Что с того? - презрительно фыркнул Ольгимский-младший. - Уклад, ха! Испугали быка голым задом. Старейшина, который без отцовского позволения боится лишний раз вякнуть. Малохольная малолетка и одержимая бесами дурная баба. Вот и весь Уклад. Они ничего не могут мне сделать. Они у нас в кулаке, они всем обязаны нам и только нам...
Голос его подозрительно дрогнул. Влад повторил еще раз, настойчивее, убеждая сам себя:
- Они не знают, где я. Их трепотня о степном колдовстве - пустой звук. В мире больше нет никакой магии, есть только Чума, моя королева.
Он захихикал, потянувшись за фотографией. Бакалавру внезапно стало противно и жутко, точно его заперли в клетке рядом с чудовищной рептилией, отравляющим воздух одним своим дыханием. Тяжелый Влад может сколько угодно обожать своего сына, но Даниил Данковский примет свое решение.
- Надеюсь, ты дождешься ее, свою Чуму. И подохнешь в ее объятиях, - бакалавр повернулся и вышел, нарочито тщательно прикрыв за собой дверь. Хотя хотелось со всей силы шарахнуть створкой о косяк, чтобы на пол осыпались чешуйки краски. Влад не болен, у него нет признаков Песчанки - она разъела его душу изнутри и течет ядом в его крови. Он не покинет Город, не понесет заразу дальше.
«Надо же, сколь уверенно мы принимаем решения и распоряжаемся чужими жизнями... Может, ты заодно шепнешь на ушко Оюну, кто принес в жертву мясников фабрики Ольгимских?»
«Может, и шепну! - бакалавр с грохотом спустился вниз по лестнице. Пронесся через подвальный кабачок, провожаемый чуть недоуменными взглядами посетителей и прищуренными, настороженными глазами Анны Ангел. - Он должен ответить за свершенное. Хоть каким способом и ценой, но должен!»
«Благие намерения частенько приводят сам знаешь куда», - философски заметил тихий внутренний голосок.
«Заткнись!» - никогда прежде Даниэль не чувствовал себя столь злым, разочарованным и оскорбленным. Под языком стоял противный горький привкус - как от дурной выпивки, купленной в подворотне из-под полы. Ольгимский-младший был ему симпатичен, бакалавр полагал, что видит наследника мясной империи насквозь, знает о нем почти все - и вот теперь жизнь наглядно демонстрировала Данковскому, насколько тот ошибался.
Он осознал себя стоящим у набережной Жилки, притока Горхона. Несколько раз глубоко вздохнул пропахший гнилой водой воздух, заставляя себя успокоиться, вернуться к здравому и трезвому образу мыслей. В экстремальных ситуациях, как считают исследователи, проявляются не только лучшие, но и худшие качестве человека. Иногда под обманчиво гладкой поверхностью души объявляются такие монстры, которых и в кошмарах-то представить страшно.
Бакалавр сунул руку в карман - вроде в пачке еще оставалось несколько сигарет - и наткнулся на связку писем, адресованных Владу Ольгимскому. Несколько мгновений с ненавистью смотрел на пачку конвертов, затем сорвал белую ленточку и, широко размахнувшись, выбросил чужие письма в реку. На долю секунды они неподвижно зависли в воздухе, потом спланировали вниз. Часть конвертов белесыми пятнами разлетелась по полосе грязного песка, часть поплыла по течению, постепенно тяжелея, пропитываясь водой и погружаясь на дно.
«Он чудовище, - повторил про себя Данковский. - Никакая любовь не может служить ему оправданием. Я поступил справедливо».
Глава 7.
Оглавление.
Окошко приоткрылось, раздосадованный старческий голос проскрипел:
- Глаза разуй, закрыты мы. По распоряжению господина коменданта. Вон, тама на дверях и приказ болтается. Читай, коли грамотный.
- Мне к Липпи, - не менее раздраженно откликнулся бакалавр.
За дверью отмолчались. Створка приоткрылась чуть шире, гостя рассматривали, оценивая степень его опасности и платежеспособности.
- Так бы и говорил. Заходи. Порядок знаешь?
- Да знаю, знаю...
читать дальшеДверь открылась легко, без малейшего скрипа. Полоса и замок оказались фальшивкой. Внутри скрывался крохотный темноватый тамбур, где несли службу двое - тощий старикан со сварливым голосом и мрачный тип из тех, что заправляли на Складах в шайке контрабандиста Грифа. Собственно, «Звезда» принадлежала Грифу - со всеми потрохами, от настила на сцене до бутылок в баре и подвалах. Здесь торговали твириновкой - ее характерный кисловато-сладкий запах пропитал все помещение подвала - и запасами алкоголя, скупленного и похищенного контрабандистами в первые панические дни эпидемии. Здесь можно было раздобыть ампулы опиума и щепотку толченого савьюра. В задних комнатах покуривали - опиум и сушеные травы Степи, при наличии средств можно было заказать девушку - степнячки, Невесты Травы и Ветра, приходившие в Город в поисках лучшей доли, в большинстве случаев становились обычными гулящими девицами. Здесь играл запинающийся граммофон и утекали сквозь пальцы утратившие былую ценность банкноты. Золотые вещицы пока еще ценились по-прежнему.
За импровизированной стойкой из широкой доски, положенной на два бочонка, скучал бармен Липпи, Филипп Новак, грузный, обманчиво неповоротливый и немногословный.
Из опустевшего зала наверху сюда перетащили вращающиеся табуреты с облупившимся хромом, обтянутые выделанной кожей. При изготовлении сидений мастера выбирали те куски коровьей шкуры, на которых сохранилось фермерское тавро. Каждый из табуретов мог похвастаться собственным прозвищем, темнеющим сбоку или сверху - «Двойной крест», «Джей-Би-Ти», «Чертополох», «Роза и цепь»… Липпи никогда не изрекал сакраментальной фразы - «Что заказываем?». Смотрел исподлобья на очередного посетителя, поворачивал тускло блестящий кран на бочонке или вытаскивал пробку из выбранной наугад бутылки. Красная, бурая или зеленоватая жидкость с бульканьем устремлялась в не слишком чистый стакан.
Расплатившись, вы получали напиток и отправлялись искать место за столом. Либо оставались рядом со стойкой, бессмысленно переставляя разноцветные картонные подставки из-под пивных кружек.
Слева от стойки соорудили нечто вроде сцены - невысокий помост с задником из сильно поеденного молью темно-сиреневого бархата. К складкам небрежно пришпилены аляповатые розы, снежинки и звезды из серебряной фольги. Справа стоял бильярдный стол, за ним лениво катали шары двое, мельком глянувшие на новопришедшего. Посетителей было немного - судя по повадкам и обличью, подручные Грифа со Складов. Да несколько горожан, водивших знакомство с Липпи и явившихся сюда в погоне за иллюзорным спокойствием, призраком минувших времен. За возможностью забыться, оглушив себя порцией сладкой твириновки и хоть на несколько часов прогнать неотступные мысли о кружащей рядом Чуме.
Данковский постоял несколько мгновений на пороге, моргая, привыкая к спертому, неприятно обволакивающему теплу, и полумраку, разгоняемому подвешенными к балкам керосиновыми лампами. Лампы мерно шумели, их гул органично вплетался в хрипение граммофона и стуканье отлетающих от обитых зеленым сукном шаров. Под ногами хрустели пустые семена бурой твири. Горожане пристрастились грызть их, уверовав в целебные свойства семечек. Предприимчивый Липпи немедля открыл новый бизнес: нанял подростков обирать кустики твири по два талера за кулек, и продавал семечки посетителям.
Стаха Рубина среди посетителей не замечалось. Бакалавр направился к стойке, миновав компанию парней со Складов, без особого азарта метавших кости на плохо вымытой столешнице. Машинально отметил - тот, что сидит широченной спиной к проходу, уже второй раз всей пятерней шкрябает по скуле, да причем усердно так...
- Эй, ты. Что там у тебя? - Данковский шагнул в сторону, крепко перехватив чужое волосатое запястье и бесцеремонно отведя руку чесавшегося в сторону. Игрок дернулся, оскалился, шарахнулся, в точности напуганный внезапным криком и щелканьем кнута бык. Задетый его локтем стаканчик с костями свалился на пол, кубики разлетелись.
«Девять, тройка и полумесяц», - дотошно зафиксировал рассудок. Левой рукой бакалавр ухватил жестяной колпак низко подвешенной лампы, направляя свет на лицо «объекта». В бесконечном мысленном отчете Данковского безымянный громила со Складов уже получил соответствующий номер, за которым змеились строчки: «Экземное образование, третья лицевая правая доля, площадью около трех квадратных дюймов, интенсивно шелушащееся, с лимфатическими выделениями...»
- Ты чего, чего? - забормотал «объект», пытаясь выдраться. Обычнейшее лицо, жесткий ежик грязных волос, испуганно бегающие глаза. Дружки качнулись было вперед, на выручку приятелю, но, признав бакалавра, настороженно замерли. - Убери клешни, нет у меня ничего, я чистый! Чистый я! У меня лишай с рождения, кого хошь спроси!
Голос «объекта» взвился пронзительным, почти детским фальцетом. В его сторону оглянулись.
- Угу, с рождения, - Даниэль сунул руку в карман, где таскал пропитанный уксусом платок, тщательно обтер пальцы. - На твоем месте я бы со всех ног мчался в Госпиталь. Может, Стах сумеет помочь.
- Он чё, заразный? - приятели игрока, скрипнув табуретами, разом отодвинулись от стола и бывшего знакомца. - Пугало, придурок чокнутый, ты чё, словил Язву и молчал?
- Первая стадия в самом ее начале, характерная чесотка, еще вполне возможно... - начал Данковский.
- Да нет у меня ничего, врет он все! - в отчаяние взвыл Пугало, уцепившись за рукав бакалаврова плаща. - Ну скажите им! Вы ведь тоже можете оши...
Договорить ему не удалось. Или он завершил фразу где-то в ином мире, что намного лучше этого - ибо никто из ушедших туда еще не вернулся обратно, утешить скорбящих родственников и разочарованных кредиторов. Выстрел прозвучал негромко и буднично - словно открыли бутылку шампанского, которого в Городе давно не осталось. Ногти Пугала мерзко царапнули сукно кардигана, он опрокинулся назад и тяжело рухнул на пол. По дощатому полу начало расплываться густое черное пятно. Один из игроков в бильярд неторопливо убрал маленький, сверкнувший никелем пистолет, и вопросительно зыркнул на компаньонов покойника.
- Быренько оторвали зады и прибрали мусор с пола, - не отрываясь от протирания очередного стакана, распорядился Липпи. Словно ничего не произошло и у него на глазах только что не застрелили клиента. - Бензин и брезент в подсобке, лопаты в чулане. Вопросы есть?
- Нет, - троица подручных Грифа нехотя вылезла из-за стола. С явной неохотой уцепила Пугало за руки и за ноги, поволокла через зал к черному ходу.
- Липпи, сменил бы ты своей шарманке пластинку, - посоветовал стрелявший, вернувшись к кию и раскатившимся по зеленому сукну разноцветным шарам. - Обрыдло уже, пятый раз заводишь.
Жизнь в Городе нынче была дешева. Но не до такой же степени. В какой-то миг Даниэль, смотревший вслед трем согбенным под тяжестью мертвеца и переругивавшимся сквозь зубы фигурам, ощутил сильнейшее желание остановить их. Взять соскоб, проверить, убедиться в точности своего предположения.
«И выйдет у тебя одно из двух. Или ты был прав, а парень по кличке Пугало избежал всех радостей гниения заживо, или ты ошибся, и они пристрелили человека с доброкачественным экземным заболеванием. В том и другом случае ты уже ничего не сможешь поделать. Впредь держите язык за зубами, мэтр. Да не вздумайте почесаться в публичном месте».
Неторопливо двигаясь, бармен поднял иглу граммофона, снял пластинку и бережно убрал в конверт. Конверт исчез в картонной коробке, на смену явился другой - Липпи покрутил латунную ручку, опустил пластинку на вращающийся диск. Пронзительно взвизгнул целлулоид под иголкой, зазвучала скрипка, выводя сыгранную невесть кем и когда мелодию. С ней слился живой голос - проникновенный, с нежной хрипотцой, наводивший Данковского на образ забытой на солнце и медленно тающей липкой конфеты. Полосатого леденца в сахарной лужице, над которым с жужжанием кружат осы. Взглянув на сцену, бакалавр с удивлением обнаружил там Анну Ангел - прелестное явление в длинном, переливающемся рыбьими чешуйками блесток зеленом платье.
- Кхм, - напомнил о себе Липпи, ненавязчиво подталкивая в сторону клиента стакан с красноватым содержимым неведомого происхождения. Даниэль отхлебнул, не почувствовав вкуса и смотря на сцену. Мария Каина была не права - только завистник назвал бы Анну безголосой бездарностью. Иное дело, что в полуподвальном помещении подпольного кабачка, пропахшего тоской и страхом, ее талант был совершенно неуместен. Как алмазу для полноценного блеска необходима огранка и золотая оправа, так Анне требовалась большая сцена, кордебалет, грохочущий оркестр и восхищенные поклонники. Здесь же на нее смотрели от силы дюжина человек. Поразмыслив, Даниэль предположил, что Анна вряд ли согласилась выступать из чистой и возвышенной любви к искусству. Новак наверняка ей платит (хотя какой нынче прок от обесценившихся денег?) и снабжает продуктами со Складов. Исполнение музыкальных номеров, возможно, позволяет певице забыться - как другим приносит забвение перебродивший настой твири и виноградной лозы.
Ветер с моря играет зонтиком,
Юность скрипки и терпкость манго,
Гимназистка с седым поклонником
Бесподобно танцуют танго.
Взрывы хохота, виски с содовой,
Млеет лодка во тьме залива,
Говорят, повезло с погодою -
Море ласковое на диво.
Запах пряностей в нежном воздухе,
Ночь, подкравшись, огнями брызнет…
И нет ничего, совсем ничего,
Что напоминало бы мне о моей неприкаянной жизни…
Анна походила на змейку. Тоненькую, игриво сверкающую чешуей змейку.Юность скрипки и терпкость манго,
Гимназистка с седым поклонником
Бесподобно танцуют танго.
Взрывы хохота, виски с содовой,
Млеет лодка во тьме залива,
Говорят, повезло с погодою -
Море ласковое на диво.
Запах пряностей в нежном воздухе,
Ночь, подкравшись, огнями брызнет…
И нет ничего, совсем ничего,
Что напоминало бы мне о моей неприкаянной жизни…
Усилием воли Данковский отвел взгляд, вспомнив, зачем пришел сюда.
- Липпи, - бармен наполнил стаканы игроков в бильярд и неспешно приблизился. - Липпи, мне позарез нужен Ольгимский...
- Это не ко мне, это в Сгусток, - покачал головой Новак. - Говорят, старик после погромов вернулся в семейный особняк. Сюда он отродясь не заходил. И не зайдет, даже пропустить кружечку за счет заведения перед концом света.
- Младший Ольгимский, Влад, - терпеливо пояснил бакалавр. - Он здесь не показывался? Может, ты слышал, где он сейчас ошивается?
Липпи оторвался от перетирания стаканов - впрочем, особо чистым и сверкающим вышедший из-под его рук бокал мутного стекла все равно не стал - и исподлобья глянул на Данковского. Словно прикинул что-то.
- На кой ляд вам сдался Влад, мэтр?
- Липпи, это что, допрос? - искренне изумился Данковский. - Пытаюсь отыскать давнего знакомого, только и всего. Вдобавок у меня к нему поручение от его отца.
- Тут его многие ищут в последнее время... - неопределенно промычал Липпи. Бакалавр насторожился.
Поручение Ольгимского-старшего начало отдавать неприятным запашком. Очередным сгнившим орешком городской тайны внутри цельной с виду скорлупки.
- Липпи. Я не собираюсь пускать Влада на материал для экспериментов или читать ему нотации. Мне просто нужно поговорить с ним. Ты знаешь, где его отыскать?
Песня закончилась, прозвучало несколько жиденьких, вымученных аплодисментов. Придерживая край платья, Анна с достоинством спустилась со сцены. Данковский надеялся, она сядет за один из столиков, но певица целеустремленно свернула к стойке. Облокотилась рядом, приязненно улыбнулась, словно утреннего скандала в Омутах не было и в помине.
- Надеюсь, милейшая Ева не сильно на меня разгневалась за нынешнее досадное происшествие, - прозвенел мелодичный голосок певицы. - Передайте ей мои сожаления. Что вас привело сюда, мэтр, если не секрет?
- Мэтр разыскивает Влада-младшего, - буркнул Липпи, опередив Данковского. - Для поговорить. С поручением от Тяжелого Влада.
Анна с нарочитой рассеянностью выбила ногтями быструю дробь по краю стакана бакалавра. Даниэлю показалось, бармен смотрел на нее выжидательно, словно ожидая некоего решения-разрешения.
- Если поручение в самом деле важно... - протянула Анна. Аккуратно подкрашенные губки чуть надулись. - От господина Ольгимского, говорите?.. Кстати, слухи об аресте Сабурова - правда?
Данковский кивнул, недоумевая - в какую игру с ним играют. С каждым днем певичка нравилась ему все меньше и меньше. Даниэль никак не мог взять в толк, отчего неглупая и сметливая Ева ей симпатизирует.
- Странно, что Тяжелый Влад вдруг вспомнил об этой ошибке природы. Неужто наш расчетливый мясной барон, предвидя неизбежную кончину, решил позаботиться о непутевом сынке? Вам поручено передать Владу отцовское проклятие? Или весть о том, что остатки семейного достояние переходят в цепкие ручки маленькой Ники? - Анна многозначительно хихикнула, наклоняясь поближе. Даниэль почуял запах ее духов, резких и немного приторных. Синие глаза азартно мерцали из-под тщательно подкрученной золотистой челки. Анна Ангел не просто собирала городские сплетни, она жила ими. - Ну признайтесь, мэтр!
Данковский невольно скривился, повторив:
- Мне просто нужно...
- ...побеседовать с ним, - очаровательно улыбнулась Анна. Едва заметно кивнула владельцу заведения: - Вы явились по верному адресу. Он здесь, мэтр. Наверху есть несколько комнат, в лучшие времена Липпи сдавал их… посетителям, нуждающимся в уединении. Верно, Липпи? Влад торчит тут с Факельной Ночи. Третий номер. Можете навестить его, если хотите. Только… - она передернула плечами, - только вам может здорово не понравиться то, что вы там застанете. Впрочем, какая ерунда! - Анна небрежно взмахнула кистью. - Ученый, известный своим вольнодумством, не может быть обременен мещанскими предрассудками. Ступайте и передайте Владу сердечный привет от его обрюзгшего папочки. Нет, не благодарите меня за помощь. Любой на моем месте поступил бы также.
Она удалилась, вызывающе покачивая бедрами. Вопреки доводам логики, соблазнительное и волнующее зрелище вызвало у Данковского приступ брезгливости. Липпи забрал опустевший стакан и нехотя проговорил:
- Поднимайтесь наверх. Через бывший зал, увидите лестницу, не ошибетесь.
Слегка ошарашенный полученными новостями Данковский поднялся с крутанувшегося табурета.
* * *
В бывший обеденный зал ресторанчика, стоявший под замком, давно никто не наведывался - цепочка следов Данковского четко отпечаталась в желтоватой пыли. В дальнем углу, возле криво накрытого шторой пианино, толпились перевернутые ножками вверх столы и стулья. Когда бакалавр прошел мимо, они слегка качнулись из стороны в сторону. Скрипучая витая лестница вывела гостя в короткий коридор, оклеенный старыми коричневыми обоями, пузырящимися и отстающими от стен. В коридор выходило четыре двери, еще одна виднелась в торце. На облупившихся створках красовались цифры из позеленевшей меди. В нумере втором, судя по звукам, кто-то энергично развлекался, за дверью нумера третьего было тихо. Странное место выбрал себе Влад для проживания. Или, напротив, весьма удачное - круглосуточно находящееся под присмотром ребят Грифа и покамест обеспеченное провиантом с выпивкой.
«Место, где скрывающегося человека станут разыскивать в последнюю очередь».
Даниэль негромко постучал в нужную дверь. Ответа не последовало, но незапертая створка чуть приоткрылась.
- Есть кто дома? - вполголоса окликнул мэтр. - Влад? Это Данковский. Можно войти?
Тишина.
Бакалавр осторожно сунулся внутрь.
Узкая, длинная комнатушка со скошенным деревянным потолком. Окно в серых разводах грязи, выходящее на городские крыши и русло Жилки. Обстановка не первой молодости - кривоногий стол, где столпились пустые бутылки и грязные тарелки, пара табуретов и низкая двуспальная кровать, накрытая лоскутным одеялом. Над изголовьем блестело распятие фальшивого золота. В комнате висел кислый запах мокрого белья, горького сигаретного дыма, испорченной пищи и пролитой выпивки. Наверное, именно так пахло человеческое отчаяние.
Когда бакалавр сделал шаг через порог, под каблуком негромко хрустнуло. Он глянул вниз - мелкие осколки, длинное горлышко раздавленной ампулы.
Полностью одетый Влад Ольгимский-младший валялся на кровати, положив ноги в заляпанных грязью узконосых ботинках на изрезанную ножами деревянную спинку. Он пристально рассматривал нечто небольшое, плоско-квадратное. При скрипе двери вещицу сунули в карман, и Влад медленно поднял глаза на незваного гостя.
Холеный, вальяжный и самоуверенный наследник процветающей торговой империи Ольгимских бесследно исчез. Влад осунулся, потемнел лицом, глаза запали, а брился он последний раз не меньше трех или четырех дней тому. Судя по расфокусированным зрачкам и сильно заторможенной реакции, последние дни Влад щедро травил свой организм порциями кровавой твириновки в смеси с содержимым раздавленной ампулы.
- А-а, - с трудом выговорил он. - З-з... заходи.
Бакалавр вошел, не рискнув довериться кривоногой табуретке и привалившись к обшарпанной стене. Диагноз был прост и незамысловат: Влад-младший безнадежно, до стеклянности пьян. До той легендарной стадии, когда люди осознают себя бестелесными душами, воздушными шариками парящими над телом и отстраненно наблюдающими за его выкрутасами. Кто-то в подобном состоянии становится агрессивен и буен, а Влад просто с отсутствующим видом полулежал на грязной постели. Он снова извлек из кармана твердый квадрат, держа его на отлете и пристально разглядывая. Похоже, то был некий фотоснимок, от созерцания которого Влада не могло отвлечь ничто.
Даниэль растерялся. Его память хранила совершенно иной облик наследника мясной империи - циничного, разумного, острого на язык, уверенного в себе. Он не представлял, как вести беседу с человеком, не зная в точности, видит ли он его. Может, в сознании Младшего Ольгимского гость сейчас предстает безликим скопищем цветных пятен, размазанных по стене и испускающих побулькивание. Как бы поскорее вывести его из этого состояния и поднять на ноги?
- Влад, - неуверенно окликнул бакалавр, щелкнув пальцами. - Влад?
- Мэтр Данковский, - отчетливо выговорил Влад, склонив голову набок и разглядывая фото с иной точки зрения. - Не волнуйтесь. Ползущих из стен розовых пауков я не вижу. В полном ступоре я был вчера, а сейчас... - он запнулся, - сейчас вполне терпимо. Только плывет немного.
- Зря ты так, - искренне высказался бакалавр. - Нам всем приходится несладко, но точно тебе говорю - выпивка не поможет.
- А что поможет? - осведомился Влад. - Это тоже больше не помогает...
Он неловким движением швырнул картонку в сторону Данковского. Тот едва успел подхватить планирующий снимок у самого пола.
Фото. Сделанное мастером своего дела в известном столичном ателье «Светопись» и самую малость искусно подретушированое. Мягкие коричневые, бежевые и светлые тона, полутени, скользящая недоговоренность. Поясной портрет молодого человека, стоящего со скрещенными на груди руками вполоборота к фотографу. Светлые волосы, тонкое задумчивое лицо, опущенные ресницы скрывают выражение глаз. Данковский перевернул фотографию, обнаружив на обороте фирменное клише мастерской и каллиграфически проставленную дату, начало нынешнего года.
- Я его знаю, - покопавшись в памяти, заявил бакалавр. - Реми Шенье, киноактер. «Осенние миражи», «Третий выстрел», «Бал призраков». Некоторые критики считают его весьма одаренным, другие твердят, якобы все его достоинства кроются в смазливой мордашке, сводящей с ума романтических гимназисток и восторженных дамочек.
Недоуменный вопрос повис в прокуренном воздухе.
- Знаешь, я ведь прирожденный неудачник, - чуть запинаясь, неожиданно сообщил Влад. - И город наш... неудачливый. Когда-то здесь было маленькое поселение кочевников. Они приходили к Горхону на зимовки, а летом бродили туда-сюда по Степи. Кланялись Матери-Корове, ворожили на травах, никому не мешали… Родоначальник нашей фамилии, если верить семейным преданиям, провел старейшин племен, убедив их перейти на оседлый образ жизни. Когда начали громоздить Термитник, обнаружилось, что в Городе невозможно копать колодцы - вода лежит глубоко, а земля легкая и постоянно обрушивается… С тех пор судьба вечно подбрасывает нам гадость за гадостью. Нас регулярно навещает Песчанка, в годы Второй Смуты к нам привозили на расстрелы сторонников Реставрации… В Курганах до сих пор можно натолкнуться на остатки могильных рвов. Лет семь тому в наших краях настигли и разгромили Караван. Вам еще не показывали это место, мэтр? Городская достопримечательность, там даже памятный знак собирались возвести.
- Кровавый Караван? - недоверчиво переспросил Данковский, машинально постукивая уголком фотографии по стене. - Разве это случилось здесь? В газетах писали… хотя нет, пресса всеми силами избегала упоминания конкретного места завершения большой загонной охоты.
- Здесь, здесь, - нехорошо оживился Ольгимский-младший. - За кладбищем, на восточной окраине. Везение Бубновых Тузов исчерпалось до дна. Или они заразились нашей неудачливостью. Жандармы устроили настоящую бойню, и комендант Сабуров тогда тоже не остался в стороне, пусть сейчас он все отрицает. Скверная вышла история. Сдается мне, наши старики по уши измазаны в тамошней грязи - и оттого предпочитают старательно помалкивать о подробностях тех дней. Заговоры молчания - милая местная традиция. Проблемы не существует, коли не упоминать о ней. Не было никакого Каравана, не было никакого Термитника... и в случае чего - не будет никакого Города.
Он шевельнулся, подавшись вперед и мутно, требовательно уставившись на Данковского.
- Даниэль, скажи правду. Тебе ужасно хочется знать - что для меня означает эта фотография? Я отвечу. Мне надоело лгать, надоело жить среди намеков. Осточертели семейные идолы - быки, вонючие скотобойни и мясники, ссуды, финансовые партнеры. Просыпаясь, я всякое утро мечтал сбежать отсюда. Забыть прошлую жизнь, как страшный сон. Перечеркнуть, вычеркнуть и начать сначала.
Влад качнулся из стороны в сторону, словно потеряв равновесие. Продолжая с тихим, пьяным надрывом, медленно разрезая скальпелем чирей, кожа расходилась в стороны, брызгая кровью и гноем.
- Я любил Реми. Верил ему. Понимал, что я ему не нужен, так, позабавиться и выбросить. Но надеялся, что в кои веки он меня не обманет. Что я не выставлю себя на посмешище - с этой дурной, никчемной любовью. Ты меня презираешь, верно?
- Н-ну, э-э... - Даниэлю показалось, что фотография покрыта тонкой, липкой слизью. Он бросил снимок на кровать, машинально вытев руку о полу кардигана. Фото упало изображением вверх, Реми Шенье с загадочным видом уставился в потолок. Столичные сплетни не солгали, но, в конце концов, двойственная натура человека порой берет верх над соображениями морали и приличий. - Несколько неожиданное признание... Но, если ты был с ним счастлив, то...
- Я не был с ним счастлив! - рявкнул Влад, заставив звякнуть пустые бутылки на столе. - Я никогда не был счастлив, никогда, вообще, ни разу в жизни! Я был здесь, в этой треклятой провинции, а он - там, в Столице! И я понимал, что я не вырвусь отсюда! Я прикован к Термитнику до конца жизни - потому что «поколения твоих предков, ответственность, долг, бизнес!» - он весьма схоже передразнил наставительный голос Тяжелого Влада. - Ты не понимаешь, Даниэль... Никогда не поймешь, даже представить не сможешь, насколько я их всех ненавидел. Папашу с его поучениями, который тщился управлять моей жизнью, блажную матушку и блаженную сестрицу, совет директоров, Термитник, Город! Я мечтал избавиться от них. Раз и навсегда.
Влад хихикнул - тихонько, мерзко, точно ногтем царапнули по шелку. - Я развлекался, придумывая способы - один невероятнее другого. Разорить Дом Ольгимских. Подпалить бойни. На очередном квартальном совещании сыпануть в начальственный кофе белой плети. Безумие чистой воды. А потом ко мне пришла Она. Это был Реми, но на самом деле это была Она, ведь ей без разницы, в чьем облике бродить по земле.
- Кто - «Она»? - Данковский не мог отделаться от впечатления, что угодил в середину новомодной абсурдистской пьесы. Он не понимал, о чем говорит Влад, но чуял присутствие темной, расплывчатой тени. Тени, сотканной из лжи и недоговоренностей, накрывшей Город, затаившейся под кроватью, шелестевшей пересыпаемыми песчинками.
- Шабнак, - безмятежно отозвался младший Ольгимский. - Степная ведьма, Чума. Вошла ко мне и сказала: я могу получить все, что пожелаю. Если сделаю то, чего желает она. Мы заключили договор. Даже переспали - в Стержне, в парадной спальне, которую заперли после смерти матери. Так пожелала Шабнак. Она хоть и ведьма, но такая сладкая...
«Наркотический бред, - холодно припечатал здравый смысл. - От первого до последнего слова. Засунь его башкой под холодную воду, заставь проблеваться и вытащи отсюда».
- Влад, а чего... чего ведьма хотела от тебя? - новое популярное направление психиатрии рекомендовало не пытаться разубеждать пациентов в их фантазиях, но пытаться следовать логике больных, задавая наводящие вопросы. Бакалавр рискнул последовать методике, борясь с ощущением, что шагает по тонкому льду над замерзшей трясиной.
- Чтобы я помог ей войти в Город и стать сильнее, чего же еще? - пьяно хмыкнул Влад. - Это оказалось намного проще всех моих замыслов. Когда в Термитнике случились первые вспышки болезни, папаша запаниковали. Тяжелый Влад блеял, как овца под ножом, паче смерти страшась другого: вдруг санитарная инспекция в Столице пронюхает о заразе и вынудит закрыть его ненаглядную фабрику? И тогда я... я предложил ему отличный выход из положения. Запечатать бойни. Мол, Чума сожрет сама себя и подавится. Наймем новых рабочих, за этим дело не станет. Наша репутация и честное имя семьи, которыми так дорожит папаша, останутся незапятнанными. Никто ничего не узнает. Шабнак сотрет Город с лица земли, и я освобожусь от этой обузы, - голос Влада слезливо дрожал, выражение лица было вдохновенным и безумным, зрачки сузились в черные блестящие точечки. - Случайность, всего-навсего досадная случайность. А потом Она вернется, уведет меня отсюда, Она обещала. Я жду ее, Даниэль. Она непременно придет ко мне, ведь я сделал все, как она хотела. Отдал ей Термитник с потрохами, и Город на тарелочке.
- Влад, ты хоть понимаешь, что несешь? - ошеломленно пробормотал бакалавр. Лед под ногами раскололся, черная вода запятнала белизну. - Это ведь твой отец приказал закрыть Термитник, он подтвердил это в присутствии Инквизитора!
- Папочка солгавши, ему не привыкать, - криво ухмыльнулся Влад. - После бесконечных фальшивых накладных и подкупленных инспекторов... Он свихнулся на идее продолжения рода и сохранения фамильного достояния. Одна мысль о том, что меня вздернут рядом с ним, повергает его в ужас. Конечно, он промолчал.
- Он отправится на виселицу ради того, чтобы ты мог жить, - медленно произнес Данковский. Осознание того, что услышанное - не полубезумный выкидыш рассудка, отравленного твирью, но правда от первого до последнего слова, навалилось на бакалавра колючим удушающим одеялом. Теперь становилось понятно, отчего Ольгимский-старший с истерической настойчивостью твердил на дознании о своей вине, даже не упоминая имени сына. Повторяя раз за разом: «Это было мое распоряжение, нет, я отдал его в устной форме, нет, оно нигде не зафиксировано, но это было мое, мое распоряжение! Я думал, лучше пожертвовать бойнями и спасти Город, да, я ошибался, но я... мы все были так напуганы и растеряны! Я велел законсервировать Термитник, рассчитывая, что через неделю-другую все закончится. Ситуация вышла из-под контроля, начались погромы и поджоги...» - Завтра или послезавтра твой отец умрет из-за тебя, понимаешь ты это?
- Туда ему и дорога, - икнул Влад. - Я столько раз просил его отпустить меня. Позволить жить своей собственной жизнью. Он даже выслушать меня не потрудился, дырявый мешок сала. Надеюсь, веревка не оборвется под его тяжестью. А я уеду из этой треклятой дыры. Уеду и никогда не вернусь, - он дернулся, низко и жалобно тренькнули пружины в старом матрасе. - Только дождусь Реми.
Порыв ветра бросил в окно пригоршню мелкого песка, и Даниэль невольно вздрогнул. Переброшенная через плечо сумка казалась налитой свинцом. В сумке лежало право на жизнь, право покинуть Город, право уцелеть, бросив остальных на поживу Чуме.
«Любовь, которая должна бы поддерживать нас и возносить к небесам, на самом деле губит ничуть не хуже Язвы, - отстраненно-холодно подумал Данковский. - Тяжелый Влад из-за любви готов принять на себя чужую вину. Его сын из-за любви готов разрушить до основания родной город... И превратиться в безумное чудовище. Влад больше не тот человек, которого я знал, но обезумевшая тварь. Которая не избежит участи всех бешеных тварей».
- Тайное рано или поздно становится явным, Влад. В Укладе рано или поздно узнают, кто на самом деле виновен в гибели Термитника.
- Что с того? - презрительно фыркнул Ольгимский-младший. - Уклад, ха! Испугали быка голым задом. Старейшина, который без отцовского позволения боится лишний раз вякнуть. Малохольная малолетка и одержимая бесами дурная баба. Вот и весь Уклад. Они ничего не могут мне сделать. Они у нас в кулаке, они всем обязаны нам и только нам...
Голос его подозрительно дрогнул. Влад повторил еще раз, настойчивее, убеждая сам себя:
- Они не знают, где я. Их трепотня о степном колдовстве - пустой звук. В мире больше нет никакой магии, есть только Чума, моя королева.
Он захихикал, потянувшись за фотографией. Бакалавру внезапно стало противно и жутко, точно его заперли в клетке рядом с чудовищной рептилией, отравляющим воздух одним своим дыханием. Тяжелый Влад может сколько угодно обожать своего сына, но Даниил Данковский примет свое решение.
- Надеюсь, ты дождешься ее, свою Чуму. И подохнешь в ее объятиях, - бакалавр повернулся и вышел, нарочито тщательно прикрыв за собой дверь. Хотя хотелось со всей силы шарахнуть створкой о косяк, чтобы на пол осыпались чешуйки краски. Влад не болен, у него нет признаков Песчанки - она разъела его душу изнутри и течет ядом в его крови. Он не покинет Город, не понесет заразу дальше.
«Надо же, сколь уверенно мы принимаем решения и распоряжаемся чужими жизнями... Может, ты заодно шепнешь на ушко Оюну, кто принес в жертву мясников фабрики Ольгимских?»
«Может, и шепну! - бакалавр с грохотом спустился вниз по лестнице. Пронесся через подвальный кабачок, провожаемый чуть недоуменными взглядами посетителей и прищуренными, настороженными глазами Анны Ангел. - Он должен ответить за свершенное. Хоть каким способом и ценой, но должен!»
«Благие намерения частенько приводят сам знаешь куда», - философски заметил тихий внутренний голосок.
«Заткнись!» - никогда прежде Даниэль не чувствовал себя столь злым, разочарованным и оскорбленным. Под языком стоял противный горький привкус - как от дурной выпивки, купленной в подворотне из-под полы. Ольгимский-младший был ему симпатичен, бакалавр полагал, что видит наследника мясной империи насквозь, знает о нем почти все - и вот теперь жизнь наглядно демонстрировала Данковскому, насколько тот ошибался.
Он осознал себя стоящим у набережной Жилки, притока Горхона. Несколько раз глубоко вздохнул пропахший гнилой водой воздух, заставляя себя успокоиться, вернуться к здравому и трезвому образу мыслей. В экстремальных ситуациях, как считают исследователи, проявляются не только лучшие, но и худшие качестве человека. Иногда под обманчиво гладкой поверхностью души объявляются такие монстры, которых и в кошмарах-то представить страшно.
Бакалавр сунул руку в карман - вроде в пачке еще оставалось несколько сигарет - и наткнулся на связку писем, адресованных Владу Ольгимскому. Несколько мгновений с ненавистью смотрел на пачку конвертов, затем сорвал белую ленточку и, широко размахнувшись, выбросил чужие письма в реку. На долю секунды они неподвижно зависли в воздухе, потом спланировали вниз. Часть конвертов белесыми пятнами разлетелась по полосе грязного песка, часть поплыла по течению, постепенно тяжелея, пропитываясь водой и погружаясь на дно.
«Он чудовище, - повторил про себя Данковский. - Никакая любовь не может служить ему оправданием. Я поступил справедливо».
Глава 7.
Оглавление.
@темы: фанфики
-
-
29.02.2024 в 11:30Посетите также мою страничку
nvspwiki.hnue.edu.vn/index.php?title=Ten_%D0%9A... открытие счета юр лица в иностранном банке
33490-+