Середина августа.
Столица.
Окраина.
Лет тридцать-сорок тому район Щехорны планировали превратить в образцово-показательные, нарядные, озелененные кварталы. С аккуратными пятиэтажными домиками-коттеджами, клумбами, мощеными дорожками, парками и магазинами. Замысел архитекторов практически воплотился в жизнь. Вот только отпущенные на постройку средства урезали втрое, половину оставшихся фондов разворовали, а племянника тогдашнего премьер-министра, главу строительного концерна, сослали в южные провинции. Щехорны остались - уродливые, тщетно шпаклюющие трещины на осыпающихся фасадах и пытающиеся выглядеть респектабельно.
Кленовая улица. Где растет единственный клен, чудом пробившийся сквозь асфальт. Отель, на мигающей неоном вывеске барахлит вторая буква. В сумрачном вестибюле воняет прогорклым оливковым маслом и старыми тряпками. Музыкальный автомат, хрипя и подвывая, наигрывает «Лунную реку» или «Прощай, Виолетта». В баре подают коктейль «Бычья кровь», полусонный портье никогда не интересуется именами постояльцев. Сюда приезжают в наемных экипажах, пряча лица под низко опущенными полями шляп или за густыми вуалетками, и редко снимают номера более, чем на четыре часа. Либо же на ночь - с одиннадцати вечера до пяти утра.
На втором этаже отеля - тридцать номеров. Дважды по пятнадцать филенчатых створок из фальшивого расписного бука, с косо привинченными медными циферками. Истершаяся почти до ворса ковровая дорожка. Приглушенные звуки из-за дверей. Звуки, проходящие мимо сознания унылых горничных и постояльцев, что шмыгают по коридору. Именно шмыгают, торопливо заталкивая полученные ключи в замочные скважины, дергая разболтавшуюся ручку и исчезая за захлопнувшейся дверью.
Номер двадцатый.
читать дальшеЕдинственная комната - спальня, она же гостиная. Задернутые шторы. Давно вышедшая из моды широкая кровать с изголовьем и спинкой из гнутых прутьев и тусклыми шариками на столбиках.
…Боль и удовольствие…
Две стороны одной и той же монеты.
Так его учили, и всякий день он находил убедительное подтверждение словам наставников. Боль и удовольствие скручены в единую тугую спираль, сыплющую обжигающими искрами.
Единственное спасение от них - в глубинах памяти. Там, где пустота, холодный ветер и тишина навеки опустевших городов. Где сладко пахнет сырой и влажной землей, рассыпающейся под пальцами, где хрустит подмерзшая трава и звенят ракушки мертвых улиток, облепивших твириновые стебли.
Спасаясь, он убегает в место, которого нет, но где его всегда ждут. Где спит его кровь и плоть.
- …Реми? Опять накатило? Натура ты уточенная, сам себя доведешь до обморока и страдаешь.
- Работа у меня такая, - невнятно бормочет Реми. Растопыренные пальцы жадно шарят по тумбочке, едва не роняя предусмотрительно наполненный стакан. Взъерошенная голова приподнимается с подушки, слышатся торопливые и жадные глотки. - Налей еще.
- Обойдешься. Сам говорил, тебе через два часа гостей принимать.
- В жопу гостей, - отчетливо произносит Реми. - Влад, не зуди. Я знаю, что делаю. Дай выпить.
- Нет, - темноволосая голова качается в жесте отрицания. По сравнению с тонкокостным, стройным приятелем Влад кажется грузным и обманчиво неуклюжим. Он до сих пор не может понять, почему Реми остановил свой выбор именно на нем. Зачем пожелал втянуть в круговерть своей любви, губительной и сладкой. Зачем связался с провинциалом из глубинки?.. - Хватит с тебя на сегодня.
- Теперь еще скажи - «это для твоей же пользы», - ядовито предлагает Реми. - Ну хоть сигарету, а? Одну. Единственную. Только паршивую сигаретку, больше ничего!
Чирканье спички. Пляшущий огонек, уплывающий к низкому потолку сизоватый дым. Реми лежит на спине, полуприкрыв глаза и неспешно затягиваясь, краем уха слушая Влада. Напряжение уходит, сменяясь приятной, бездумной расслабленностью.
- Папаша изволили отбить телеграмму. «Молнию». Завтра я уезжаю. Хочешь со мной?
- В вашу несказанную глушь? - лениво фыркнул Реми. - Что я там забыл?
- То, чего тебе недостает здесь, - перечисляя, Влад загибал пальцы. На указательном поблескивало золотое кольцо - массивное, широкое, несколько вульгарное. - Тишину. Месяц спокойствия. Никаких коктейлей, поклонниц и безумных вечеринок до утра. У нас даже синематографа нет, можешь себе представить? Я заказал двухместное купе в «Северном экспрессе». Поехали, Реми, - его голос стал умоляющим. - Поехали. Сколько можно прятаться по захудалым отелям и видеться полчаса раз в неделю? У тебя все равно сейчас ни съемок, ничего.
- У нас премьера через месяц, - терпеливо напомнил Реми. - Мы столько вложили в этот фильм, что я обязан торчать в первом ряду и приветливо скалиться публике. Иначе мне конец. Герр Зильберштайн меня кастрирует. Ржавым ножом.
- Ровно через двадцать дней я лично посажу тебя на экспресс до Столицы, - не отставал Влад. - Трезвого и вменяемого. Хотя бы двадцать дней мы можем провести вместе?
Пауза.
- Влад, давай не станем обманывать сами себя. Сколько бы мы не твердили о своей свободе, мы не вольны в своих поступках. Ты принадлежишь вашему семейному концерну. Я - «Иллюзиону», гори он ясным пламенем. Ты должен мчаться домой. Я обязан неотлучно быть здесь - на монтаже в последний миг всегда стрясается что-то непредвиденное. Влад, даже у дурной репутации есть пределы. Мне дозволяется хулиганить - от сих до сих. Если я перейду черту, меня выкинут за ворота.
- И прекрасно. Я подберу тебя и увезу, - невесело поддержал Влад, понимая, что в кои веки взбалмошная звезда синематографа права. - Ну хотя бы неделя, Реми? Что может случиться за неделю?
- Конкуренты украдут пленку, - с убийственной серьезностью предположил Реми.
- Все бы тебе шутки шутить. Комедиант подзаборный.
- Стараюсь… Когда отходит твой поезд?
- Завтра. Одиннадцать утра. Лехтенский вокзал. Ну скажи, что уедешь со мной. Скажи! - выхваченная сигарета описала искрящуюся дугу, улетев в угол комнаты. Реми тихонько рассмеялся:
- Я приду тебя проводить. И подумаю насчет поездки. Обещаю.
- Обещаешь поехать?
- Обещаю подумать. Пора собираться.
«И так всегда, - Влад отвернулся, скрывая разочарование. - Я подумаю. Перезвони мне часа через два. Нет, сегодня я занят, завтра у меня дела и спустя неделю тоже дела. Шляться ночь напролет по коктейлям и дансингам, вот его дела. Невыносимый, безответственный, сумасбродный тип. Знает, что я жить без него не могу, и издевается. Он позвонит - и я брошу все и прибегу. Он не поедет. Будет до последнего дразнить меня надеждой, но никуда не поедет. В этом весь Реми. Без остатка».
Утро выдалось дождливым, наполненным волглым мокрым туманом и тоской. Гулкое стеклянно-гранитное чрево огромного Лехтенского вокзала отражало людские голоса, свистки паровозов и выкрики газетных разносчиков. Пахло раскаленным металлом, горелым углем, птичьим пометом и свежими булочками с миндалем.
Периодически заволакиваясь серым паром, сияя надраенной медью и новехонькой голубой краской, локомотив «Северного экспресса» напоминал очертаниями пулю, готовую сорваться в полет. Кондукторы подсаживали поднимающихся в вагоны дам, носильщики подкатывали тележки с багажом, уезжающие прощались с остающимися - шла обычная суета перед отправлением поезда. Внушающая романтическим натурам возвышенные мысли о дальних странствиях, новых городах, открытиях и интересных знакомствах.
Владу Ольгимскому вид экспресса внушал исключительно отвращение. Все города по сути своей похожи один на другой, люди повсюду озабочены наживой и собственными мелкими делишками, и в роскошном купе первого класса он будет двое суток торчать в одиночестве. Мерзавец Реми вообще не соизволил придти. Видимо, дрыхнет мертвым сном после вчерашней попойки - то бишь «приема гостей».
Влад грыз незажженную сигару и медленно стервенел. Поездка выдалась на редкость отвратительной. Дома его ждет унылая равнина, унылые ежедневные хлопоты и городок, чьи тротуары изучены до последнего камешка. В подобном состоянии люди начинают подозрительно часто проходить мимо оружейной лавки, пристально рассматривая выставленные под стеклом образчики зловеще мерцающего надраенной сталью товара. Родственники и друзья соберутся на скромный поминальный ужин, а в нижней трети единственной городской газеты напечатают краткую заметку в траурной рамке…
- Да вон же он! - прорезал невнятный гул веселый женский голосок. - Вон там, за колонной!
Держась за руки и смеясь, парочка бежала вдоль самого края перрона. Дама в дорожном бархатном пальто придерживала вычурную шляпку, за ее спутником в черном элегантно струился длинный шарф белого шелка. Следом едва поспевал носильщик с тачкой, нагруженной саквояжами и чемоданами. На миг Влад был уверен, что оживший кадр «Радужных зонтиков» ему мерещится. Однако с реальностью не поспоришь - к нему действительно бежал Реми, волоча за собой хохочущую девушку. Пассажиры невольно оборачивались им вслед, некоторые - те, что помоложе - улыбались, большинство неодобрительно поджимало губы.
- Едва успели, - выдохнул Реми. - Чуть в аварию не попали. Анна, это Влад. Влад, перед тобой воплощение многих совершенств и талантов - мадемуазель Анна Ангел. Да ты должен ее знать, она же твоя землячка!
Тоненькая блондинка, висевшая на локте Реми, кокетливо состроила ошарашенному Владу глазки. Память торопливо листала разбухшую записную книжку сведений - Анна Ангел, известная столичная певица варьете и актриса, уроженка Города. Пару раз он сталкивался с ней на званых вечерах. Смазливое личико, слащавый голосок, нравственность уличной кошки и амбиции вровень с колоколами городского Собора.
- Анна решила наведаться домой, - жизнерадостно сообщил Реми. - Вот мы и подумали, отчего бы тебе не составить ей компанию? А я, уж извини, поплетусь обратно на свои рудники, трудиться во имя киноискусства и герра Зильберштайна. Счастливого путешествия. Анна, отбей телеграмму, как доберешься, - под испепеляющим взглядом Ольгимского Реми аккуратно чмокнул девицу в гладкую щечку. - Влад, хватит глядеть букой. Учти, я тебе зверски завидую, - он отвлекся на миг, заметив: - Что-то всеми овладела тяга к перемене мест. Мадмуазель Анна, Влад, смотрите, кто с вами едет. У третьего вагона.
Влад невольно оглянулся, заметив только быстро промелькнувшую фигуру в разлетающемся черном кардигане, ловко вскочившую на подножку. «Северный экспресс» завернулся в клубящийся сизый пар и пронзительно свистнул, под высокой стеклянной крышей вокзала заметались голуби. Под выкрики «Второй звонок, просим господ провожающих покинуть вагоны!» затрезвонили колокольчики кондукторов.
- Кто это был? - от звонкого щебетанья Анны сводило зубы.
- Аннета, - укоризненно протянул Реми. - Так нельзя. Даже мы, отсталая богема, наперечет знаем героев научного мира. Нам явился мэтр Данковский, восходящее светило Университета. Интересно, куда он держит путь?.. Мадемуазель Ангел, мое сердце разбито - ибо я остаюсь прозябать в Столице. Тебе пора в полет, голубка, - он бесцеремонно шлепнул девицу пониже талии, направив ее в сторону поезда. Анна хихикнула.
- Поверь, так будет лучше, - разъяренное шипение Влада было резко пресечено в самом начале. - И для тебя, и для меня. Анна очень мила, только не позволяй ей сесть себе на шею. До свиданья, Влад. Надеюсь, ты выберешься к нам на премьеру. Мне… - крохотная, еле заметная пауза, выдержанная в точном согласии с театральными канонами, - мне будет тоскливо без тебя.
И, прежде чем наследник концерна Ольгимских нашел подходящие слова, Реми ушел. Просто развернулся на каблуках и ушел, затерявшись среди вокзального многолюдья. Влад растерянно таращился ему вслед, чувствуя себя не то обворованным, не то брошенным посреди пустынной степи. Он надеялся, что прощание выйдет не таким. Что он наконец скажет Реми все, что давно хотел сказать. Что…
- Внимание! В одиннадцать ноль-ноль с третьего пути отправляется поезд «Северный экспресс». Господ пассажиров просят занять свои места! - усиленный жестяными раструбами репродукторов голос пронесся по всем уголкам вокзала, заставив Влада сдвинуться с места и нехотя подойти к вагону. На миг у него возникло искушение наплевать на отцовскую телеграмму, послать все и всех, остаться в Столице. Разыскать Реми и наконец заставить его выслушать…
- Влад! - мадемуазель Анна опустила окно и призывно махала ему платком, вопя, что корабельная сирена в тумане. - Влад, мы сейчас тронемся! Садитесь побыстрее!..
Смешавшись с толпой, Реми отошел шагов на тридцать, юркнув за киоск с пестрой вывеской «Товары в дорогу». Он успел сдернуть белоснежный шарф, привлекавший к нему внимание, и вытащить из кармана две вещи - неприметную шляпу пирожком и свернутую газету.
Вопреки уверениям критиков, Реми Шенье все-таки был хорошим актером. Нервное, подвижное, знакомое тысячам поклонниц по фотооткрыткам лицо точно поплыло, превращаясь в заурядную, полусонную физиономию мелкого клерка, коротающего ожидание нужного поезда за чтением газеты.
Выпуская из нарядной черной трубы с алыми полосами клубы дыма, свистя и шипя отработанным паром, экспресс неспешно выполз из-под сводов Лехтенского вокзала, начав долгий путь к Северным провинциям и границе Степи. Из своего шелестящего газетного укрытия Реми глядел ему вслед. Глядел спокойно, даже равнодушно. Порой он переводил взгляд на карту железнодорожных путей страны, висевшую на щите неподалеку. Словно против воли его взгляд снова и снова возвращался к точке в левом верхнем углу - черной жирной точке, завершающей длинную Северо-Восточную ветку, почти лишенную ответвлений.
Глава 1.
Оглавление.
КнЛС. Пролог. «Северный экспресс».
Середина августа.
Столица.
Окраина.
Лет тридцать-сорок тому район Щехорны планировали превратить в образцово-показательные, нарядные, озелененные кварталы. С аккуратными пятиэтажными домиками-коттеджами, клумбами, мощеными дорожками, парками и магазинами. Замысел архитекторов практически воплотился в жизнь. Вот только отпущенные на постройку средства урезали втрое, половину оставшихся фондов разворовали, а племянника тогдашнего премьер-министра, главу строительного концерна, сослали в южные провинции. Щехорны остались - уродливые, тщетно шпаклюющие трещины на осыпающихся фасадах и пытающиеся выглядеть респектабельно.
Кленовая улица. Где растет единственный клен, чудом пробившийся сквозь асфальт. Отель, на мигающей неоном вывеске барахлит вторая буква. В сумрачном вестибюле воняет прогорклым оливковым маслом и старыми тряпками. Музыкальный автомат, хрипя и подвывая, наигрывает «Лунную реку» или «Прощай, Виолетта». В баре подают коктейль «Бычья кровь», полусонный портье никогда не интересуется именами постояльцев. Сюда приезжают в наемных экипажах, пряча лица под низко опущенными полями шляп или за густыми вуалетками, и редко снимают номера более, чем на четыре часа. Либо же на ночь - с одиннадцати вечера до пяти утра.
На втором этаже отеля - тридцать номеров. Дважды по пятнадцать филенчатых створок из фальшивого расписного бука, с косо привинченными медными циферками. Истершаяся почти до ворса ковровая дорожка. Приглушенные звуки из-за дверей. Звуки, проходящие мимо сознания унылых горничных и постояльцев, что шмыгают по коридору. Именно шмыгают, торопливо заталкивая полученные ключи в замочные скважины, дергая разболтавшуюся ручку и исчезая за захлопнувшейся дверью.
Номер двадцатый.
читать дальше
Глава 1.
Оглавление.
Столица.
Окраина.
Лет тридцать-сорок тому район Щехорны планировали превратить в образцово-показательные, нарядные, озелененные кварталы. С аккуратными пятиэтажными домиками-коттеджами, клумбами, мощеными дорожками, парками и магазинами. Замысел архитекторов практически воплотился в жизнь. Вот только отпущенные на постройку средства урезали втрое, половину оставшихся фондов разворовали, а племянника тогдашнего премьер-министра, главу строительного концерна, сослали в южные провинции. Щехорны остались - уродливые, тщетно шпаклюющие трещины на осыпающихся фасадах и пытающиеся выглядеть респектабельно.
Кленовая улица. Где растет единственный клен, чудом пробившийся сквозь асфальт. Отель, на мигающей неоном вывеске барахлит вторая буква. В сумрачном вестибюле воняет прогорклым оливковым маслом и старыми тряпками. Музыкальный автомат, хрипя и подвывая, наигрывает «Лунную реку» или «Прощай, Виолетта». В баре подают коктейль «Бычья кровь», полусонный портье никогда не интересуется именами постояльцев. Сюда приезжают в наемных экипажах, пряча лица под низко опущенными полями шляп или за густыми вуалетками, и редко снимают номера более, чем на четыре часа. Либо же на ночь - с одиннадцати вечера до пяти утра.
На втором этаже отеля - тридцать номеров. Дважды по пятнадцать филенчатых створок из фальшивого расписного бука, с косо привинченными медными циферками. Истершаяся почти до ворса ковровая дорожка. Приглушенные звуки из-за дверей. Звуки, проходящие мимо сознания унылых горничных и постояльцев, что шмыгают по коридору. Именно шмыгают, торопливо заталкивая полученные ключи в замочные скважины, дергая разболтавшуюся ручку и исчезая за захлопнувшейся дверью.
Номер двадцатый.
читать дальше
Глава 1.
Оглавление.