- Эк вас разукрасили, - счел своим долгом заметить Каспар Каин, когда выскочившие из-за угла особняка мальчишки поравнялись с крыльцом. Хан привел с собой двоих Песиглавцев покрепче, а Спичка просто увязался следом, потакая своему неуемному любопытству.
- Спасибо, я уже в курсе, - со всем отпущенным ему сарказмом отозвался бакалавр. - Шрамы, знаешь ли, украшают мужчину.
- То боевые шрамы, а то фингалы после драки, - не остался в долгу Хан. Младший Каин явно чувствовал себя отомщенным за отобранный обрез, а потому был преисполнен бодрой язвительности: - Капелла сказала, вы срочно нуждаетесь в помощи. Вытолкала нас за порог и велела без вас не возвращаться. Вы не волнуйтесь, мы вас доволочем до башни, если что.
- Сперва нам нужно сходить в Управу, - твердо заявил Данковский. - Уже потом - в Многогранник.
- Что вы позабыли в Управе?
- Твоего «Кентавра», - буркнул Даниэль. Хан фыркнул, как застоявшийся жеребенок.
Мальчишки довели его до опустевшего здания. Прикинув свои и их возможности, Данковский отказался от мысли вскарабкаться на второй этаж. Тщательно проинструктированный Хан вместе с одним из приятелей ушел наверх. Вскоре подростки прибежали обратно, таща все, что им было поручено найти - саквояж с записями и фонограф. Хан торжествующе размахивал кожаным бюваром Пепла, украшенным накладной золотой пластинкой с монограммой генерала.
- Ружье успела прибрать какая-то сволочь, - опечаленно сообщил он. – Пепла в кабинете нет. Инквизитора мы отвязали, уложили на диван и накрыли портьерой с окна - правильно?
- Правильно, - сухо сглотнув, кивнул бакалавр. - Спасибо. Она не заслуживала такой участи.
читать дальше- Как сказать, - не согласился Каспар.
Город съежился вокруг них, испуганный и притихший. С южной окраины порой долетало короткое стрекотание пулеметных очередей. Ветер гонял листву по тротуарам. За Жилкой что-то горело - жарко, с высоким султаном черного жирного дыма, слегка наклонившегося по ветру и подкрашенного снизу оранжево-алым. Людей на глаза почти не попадалось - а те, что встречались, торопились поскорее спрятаться.
- Вы ничего не слышали о Бурахе? - спросил Даниэль. - Утром он собирался проводить в Степи какой-то ритуал…
- Ласка сказала, Кледа получилась успешной, - немедля влез Спичка. - Но Тая в Многогранник не пришла. И Бурах тоже куда-то запропал, - он удрученно развел руками. - Может, они в Термитнике? Спроси Капеллу. Она может его услышать. Его или Таю.
Бакалавр и подростки шли, срезая путь - по задворкам брошенных особняков и доходных домов, где в мусорных баках возились расплодившиеся крысы. Спускаясь и поднимаясь по узким каменным лестницам с выщербленными ступеньками, стиснутых глухими стенами домов. Проходные дворы, лазейки меж дровяных кладов и прачечных, фальшивые тупики с низкими перекошенными калитками на ржавых петлях. Косые дощатые и проржавевшие чугунные заборы. Запах гниющей листвы и сладкий аромат корицы, прилетающий из зачумленных кварталов. Они пересекли мост через Глотку, обогнув расползшуюся баррикаду из мешков с песком. Надетое на высокий шест чучело Песчанки издевательски помахало им длинными рукавами, свисающими с перекладин. Обогнули здание Собора - и впереди открылся высокий искривленный силуэт Многогранника, причудливой трещиной рассекающий багровый диск заходящего солнца. Длинная розово-черная тень зыбким мостом протянулась через Горхон, в Степь. Ботинки подростков выбивали в сухой почве глубокие ямки, похожие на отпечатки лошадиных подков. Поверх них оставались оттиски сапог бакалавра и едва заметные рубчатые следы поношенных бареток Спички. В траве заполошно застрекотал потерявший чувство времени кузнечик - наверное, единственный уцелевший кузнечик во всей Степи.
Вход в башню, открытый арочный проем без дверных створок, к которому вели пологие полукруглые ступени, перегораживал позаимствованный в городском Управлении дорожных и строительных работ заградительный барьер. Красно-бело-желтый, с нанесенной по трафарету черной надписью «Следуйте в объезд». На щербатых ступенях азартно дулись в карты дозорные, мальчик и девочка. Рядом с ними, поблескивая вороненой сталью, лежало охотничье ружье с длинными стволами.
Яр, мальчишка, которого бакалавр видел у Медного моста, сидел на перевернутом ящике из-под мыла, обнимая гитару и негромко выводя:
- Вот и пришли, - Хан оттащил барьер в сторону, пропуская своих приятелей и Данковского. Один за другим они вошли в гулкий пустой вестибюль с округлым потолком и двумя спирально закручивающимися лестницами. Здесь стало немного чище - дети смели разбросанный по полу мусор, битое стекло и прочий хлам в аккуратные кучки. На обшарпанных бетонных стенах теперь были расклеены плакаты, выцветшие и новенькие - рекламы новинок синематографа и старых, давно вышедших из моды фильмов, театральных и цирковых представлений для детей. В центре высилась пирамида жестяных ящиков с консервами марки фабрики Ольгимских и картонных коробок с галетами. Сверху долетали приглушенные детские голоса, шаги, позвякивание и постукивание. Кто-то рассмеялся - звонко и беспечно. Словно бакалавр стоял на первом этаже школы-интерната, слушая, как неподалеку воспитанники обсуждают свои дела. Данковский не знал, как назвать охватившее его чувство - смесь из грусти по утраченному детству и печали по Еве, для которой он не сумел найти нескольких слов, таких бессмысленных, но необходимых.
- Здравствуйте, мэтр, - Капелла легкими шажками сбежала по одной из лестниц. - Мальчики, принесите мэтру табурет - вы же видите, ему трудно стоять. Вот вы и пришли к нам. Зеркало разбилось, ничего не вернуть назад.
- Тень теперь со мной, - Данковский присел. Вместо табурета ему притащили внушительного вида посылочный ящик в лиловых разводах почтовых штампов. Отставшая полоса жести впилась в ногу, порвав и без того потрепанные и испачканные брюки. - Тень Евы. Она теперь навсегда останется со мной, ты была права. Я выстрелил - но изменил ли мой выстрел что-нибудь? Знаешь, меня вытащила из карцера Клара, которую вы зовете Самозванкой...
Упоминание этого имени заставило Капеллу нахмуриться. Однако она ничего не сказала, терпеливо ожидая следующих слов Данковского.
- Капелла, - бакалавр перебрал вложенные в бювар Пепла бумаги, порезавшись о край листа и оставив на нем капельку крови. Отыскал «Постановление», вытащил. - Капелла, посмотри сюда и послушай. Завтра утром артиллеристы собираются начать обстрел Города - поквартально, до тех пор, пока не останутся лишь руины. А вот здесь стоят все нужные печати и подписи. Остается только указать время и объекты, которые дОлжно подвергнуть точечной бомбардировке. Штаб-майор Штольц, что распоряжается батареей, слывет изрядным бюрократом - и я думаю, он не усомнится в подлинности полученного им приказа. Я хотел… - его взгляд невольно зацепился за яркое пятно на стене. Должно быть, именно такие зазывные плакаты имела в виду Ева Ян, рассказывая о планах обывателей пополнить городскую казну за счет туристов, желающих воочию увидеть последнее творение спивающегося Стаматина. Многогранник был эффектно сфотографирован на фоне рассвета и искусно подретуширован. Казалось, распахнувшая металлические крылья башня парит над Степью.
Крохотная черная точка выскользнула из-за края бумажного листа. Данковский вздрогнул, но не отвел глаз. С беззвучным грохотом точка стремительно врезалась в нижний из сегментов башни.
Тонкий штырь основания переломился. Шатнувшись, Многогранник совершил крутой полуоборот вокруг себя и с торжественной медлительностью завалился набок, в Горхон. Причудливая постройка обратилась гигантской грудой щебня, торчащих во все стороны балок и взметнувшегося ввысь облака серой пыли. На миг Данковский ощутил тошнотворное, ужасающее своей неотвратимостью раскачивание пола под ногами. Услышал скрежет и низкий стон гнущихся перекрытий и рвущихся тросов, треск дерева и еле различимые в гибельной какофонии крики детей.
Изображение рывком прыгнуло навстречу Даниэлю, позволив отчетливо разглядеть тонкую руку, торчащую меж двух обрушившихся плит. Возможно, рука принадлежала Капелле Ольгимской.
Точка зрения сместилась, поднявшись выше. Бакалавр увидел всполохи разрывов, падающие здания и обрушивающийся внутрь себя Термитник с проломленным куполом. Данковский зажмурился и яростно затряс головой, отгоняя видение и убеждая себя, что не обладает ни каплей мистических талантов. Он даже гипнозу не поддавался, хотя принимавший участие в опыте гипнотизер был не шарлатаном с ярмарки, а уважаемым светилом психиатрии.
- Да, возможен и такой исход, - нежный голос Вероники не дрогнул. Иллюзия, явившая Данковскому, открылась и ей. - Но я верю в то, что Многогранник устоит. Он создан на скрещении линий судьбы, его предназначение - соединять тонкие миры, быть мостом между явным и воображаемым. Каины и Стаматин выстроили его, рассчитывая, что беспокойная и всегда алкавшая новых открытий душа умершей Нины вселится в приготовленное для нее пустое жилище и одухотворит его, но этого не произошло. Не знаю, почему. А дети - дети просто приходили играть сюда. Рассказывали и слушали истории, пели песни, делились секретами, заключали союзы, ссорились и мирились. И… - она огляделась по сторонам, - сами того не желая, они пробудили Многогранник. Он откликнулся им - а когда началась эпидемия, позвал нас к себе. Конечно, «позвал» - не совсем верное слово. Мы ощутили потребность быть рядом с ним. Увидели сны о его тоскливом одиночестве, о желании принадлежать кому-нибудь. О переполняющих его чудесах, пропадающих втуне. Поняли, что мы сумеем создать новый мир на руинах прежнего - прогнившего и усталого. Бык умирает - великий бык, удург, который был основой и хранителем жизни Города. Чума убивает его, он больше не в силах подняться. Бурах, последний из великих менху, сумел провести Кледу - но ритуал запоздал. Уклад погиб, - на глазах Капеллы появились слезы, побежали по щекам. - Их больше нет, мэтр. Ни Бураха, ни Оюна и Оспины, ни Таи. Песчанка взяла верх над ними. Теперь Термитник - всего лишь скотобойня. Просто здания и разделочные цеха, в которых навсегда погас свет.
Она всхлипнула, неловко утерла слезы ладонью. Прикоснулась кончиками пальцев к висевшей на шее фигурке золотого бычка.
- Решайте сами, мэтр. Вы - единственный независимый и неподкупный свидетель со стороны. Гирька на весах. Вы достаточно повидали и узнали, чтобы обойтись без чужих подсказок. Вы видели наш Город, познали его тайны и хоронили его мертвецов. Мы примем ваше решение. Каким бы оно не было. Мы верим вам. Я верю в вас.
Капелла отвернулась, делая вид, что разглядывает старые афиши. Подростки расселись на ступеньках уходящих на второй этаж витых лестниц, слушая разговор бакалавра и юной провидицы. Данковский сидел, свесив руки между колен и уставившись на плохо прилегающие друг к другу ромбы фальшивого мрамора со следами уличной грязи и забившимся в щели песком. Ему казалось, на самом краю его сознания Многогранник предстает иным - таким, как его видели дети Города. Не заброшенной и запущенной бессмысленной руиной, порожденной фантазией галлюцинирующего гения, но величественной Башней из сказок. Башней магов и чародеев, на которую, как на великанский шпиль, нанизаны вращающиеся галактики и сияющие миры.
- Чудеса и диковины, - вполголоса пробормотал он.
- Что? - осторожно переспросила Капелла.
- Чудеса и диковины всего света - пред ваши глаза, для вашего удивления, - повторил Даниэль. - Клич ярмарочного зазывалы. Я его слышал давным-давно, когда был маленьким мальчиком. Вероника, в твоем хозяйстве сыщется пишущая машинка? Модели «ремингтон-72», желательно новенькая. И еще - баночка белил для исправления машинописи. «Штрих» или «Усердный клерк», все едино.
Машинку и столик стенографиста на тонких изогнутых ножках приволокли со второго этажа. Бакалавр взглянул на чугунный корпус с кареткой, привычный блестящий полукруг литер и пять рядов круглых клавиш, как на лучшего друга. Положил рядом постановление, отвернул синюю крышку на пузырьке с белилами, прицелившись, мазнул кисточкой по ровным строчкам приказа.
Те исчезли.
Не скрылись под жидким слоем белой краски, но сгинули напрочь, оставив после себя кремовую атласную бумагу в мелких волнистых узорах.
Дернув блестящий изогнутый рычаг, Даниэль отодвинул валик. Вложил широкий лист в машинку, тщательно подкрутил механизм, подгоняя под стальную линейку указателя нужное место. Капелла молча наблюдала за его действиями. Не одобряя, не порицая и не вмешиваясь. Свинцовые таблички с выдавленными на них буквами с размаху опускались на лист, оставляя жирный оттиск. Даниэль стучал по клавишам, как делал это много раз, набирая очередной доклад или новую главу исследования, которое так никогда и не будет завершено.
Дети Города смотрели на него. Бродяги, сироты и отпрыски благополучных семей. Дети, выбравшие свой собственный путь. Дети, силой своей наивной веры творившие чудеса.
На душе у Даниэля было легко и удивительно спокойно. Он опаздывал, порой не слишком быстро соображал, не успел помочь многим, кто нуждался в нем. Однако сейчас мэтр Даниил Данковский, гордость столичного Имперского Университета, бакалавр естественных наук, поступил в согласии с тихим голосом своей совести и своего долга.
Во всяком случае, так ему казалось.
- Кому-то придется отнести это на Вокзал и вручить штаб-майору Штольцу, - он закончил печатать и мельком проглядел получившийся текст. - Должен заметить, понятия не имею, как вы объясните ему то причудливое обстоятельство, что приказ доставляет не вестовой генерала Пепла, а ребенок. Мои дела закончены, долги розданы, - бакалавр закрыл машинку появившимся рядом фетровым коробом и встал. Вестибюль опустел, в Многограннике воцарилась удивительная тишина. - Надеюсь, тебе повезет, Ники. Тебе и тем, кто с тобой в одной лодке.
- Мы что-нибудь придумаем, - глаза цвета ирисов сияли тихой, благодарной нежностью. - Спасибо вам. Я знаю, как это нелегко - выбирать. Особенно вам. Взрослому, человеку, который не верит в чудеса - но поклоняется сверкающей логике и силе науки. Мэтр, вы сделали для нас так много - и я должна кое-что сказать вам. Чтобы… чтобы вы задумались и поняли, - Капелла Ольгимская поманила бакалавра за собой. Они подошли к стене, где висел аляповато-яркий, чуть выцветший плакат. На афише красовалась девочка в пышном розовом платье, с золотыми кудряшками и улыбающейся синеглазой мордашкой. Девочку окружали кривоватые знаки Зодиака и загадочные символы - Данковский с трудом признал в них перевранные сефиры, срисованные неумелым художником с дрянной книжонки из серии «Секреты Каббалы для начинающих».
Понизу некогда ярко-алые буквы кричали: «Единственное выступление! Чудо-дитя, медиум Габриэла! Она никогда вас не видела, но знает все ваши тайны! Торопитесь, всего одно выступление!». В левом верхнем углу стояла дата представления - десять лет назад - и маленькое изображение пестрого циркового шатра, увенчанного бубновым тузом.
- Караван? - удивленно переспросил Даниэль. - Караван Бубновых тузов? А кто такая Габриэла?
- Королева червей, королева сердец, - отозвалась Капелла, водя пальцем по кругу зодиакальных животных. - Кровавый Караван навсегда остался в Степи - но его представление все еще продолжается. Мы погубили их, наши Хозяйки и наши мужчины - потому что им не было места на земле. Но наша земля не приняла их. Может, от отвращения к их черным делам - а может, скорбя по той смерти, что им пришлось принять. Никто никогда не оплакивал циркачей Каравана. Никто не рискнул заговорить о том, что в числе расстрелянных были невинные души, заложники своей собственной судьбы. Всеобщее молчание породило мстителя, - она резко махнула рукой, чешуйки старой краски с шорохом осыпались вниз, на скукожившейся бумаге проступила иная картина. Черно-белый набросок сепией - виселица с качающимися мертвецами и девушка, смотрящая на них. Девушка в долгополом бушлате, низко натянутой шапочке и с длинным шарфом, лежащим на плечах.
Старая цирковая афиша обуглилась, сгорая.
- Мы знали и молчали. Нас постигло возмездие, - тихо сказала Ники. - Оставайтесь с нами, мэтр. Это ничего, что вы взрослый. Ваше сердце умеет верить в чудеса и творить их. Вы увидите все диковины Башни. Потрогаете их руками. Изучите и напишете о них во-от такой трактат.
- И рад бы в рай, - откликнулся старой поговоркой Данковский. - Да грехи не пускают.
Плечи Капеллы поникли.
- Вы правы, я поступаю жестоко. Я не имею права предлагать вам подобный выбор. Никакие чудеса не способны заменить вам истину. Неприглядную, замызганную правду. Которой я не желаю знать. Я боюсь ее, этой истины. Прощайте, мэтр Даниэль. До свидания, Даньо, - она назвала Данковского детским полузабытым именем. Бакалавр был уверен, что никогда не называл Капелле своего смешного детского прозвища - но маленькая Хозяйка умела слышать непроизнесенное.
Она повернулась и убежала вверх по лестнице, часто стуча низкими каблучками по ступенькам. Столик с пишущей машинкой стоял на прежнем месте, нелепый посреди разрухи Многогранника.
«Прощай, Капелла», - бакалавр на миг задумался, брать с собой кофр с фонографом и записи или оставить здесь. Нет, не стоит. Вероника Ольгимская сохранит материалы - для тех, кто пожелает узнать подробности о Песчаной Язве.
Барьерчик пропал. Часовые тоже. Разбросанные карты веером валялись на ступеньках. Даниэль не удивился тому, что первой ему попалась на глаза червонная дама.
Ветер свистел в сизой траве и провисших проводах над железнодорожной колеей. С востока на Город наползала иссиня-свинцовая туча, волоча за собой размытые дождевые хвосты. Вновь донесся злой перестук автоматных очередей.
Перейдя насыпную перемычку и отойдя на полсотни шагов, Данковский не выдержал искушения и оглянулся.
Серый, осыпающийся Многогранник сиял. Он был как хрусталь, как прозрачная вода, наполненная чистым, незамутненным светом долгого летнего дня - каким оно бывает только в детстве, когда время бесконечно и прекрасно. Искрились десятки граней, отражая и преломляя последние солнечные лучи, усиливая их до нестерпимого блеска. Объятый светом Многогранник качался на тонкой ножке, как распускающийся бутон под ветром. Башня затмевала все - и Собор, и Термитник, а Город по сравнению с ее ликующим торжеством выглядел хаотическим столпотворением неопрятных, разрушающихся домиков, блеклых и унылых, достойных только того, чтобы быть уничтоженными.
Башня была великолепна. Совершенна до самой последней линии, до самого мелкого штриха.
Наверное, именно такой узрел ее творец, Петр Стаматин - и тщетно пытался воскресить дивное видение в твириновых грезах.
Башня, дикий цветок Степи.
Башня - корабль под парусами, экспресс, придуманный детьми и отправляющийся в долгое странствие по невиданным мирам. Бакалавр еще застал в кассе последний билет и мог его купить - но не захотел. Остался на перроне. По собственной воле и желанию. У него еще оставались невыполненные дела.
Глава 28.
Оглавление.
- Спасибо, я уже в курсе, - со всем отпущенным ему сарказмом отозвался бакалавр. - Шрамы, знаешь ли, украшают мужчину.
- То боевые шрамы, а то фингалы после драки, - не остался в долгу Хан. Младший Каин явно чувствовал себя отомщенным за отобранный обрез, а потому был преисполнен бодрой язвительности: - Капелла сказала, вы срочно нуждаетесь в помощи. Вытолкала нас за порог и велела без вас не возвращаться. Вы не волнуйтесь, мы вас доволочем до башни, если что.
- Сперва нам нужно сходить в Управу, - твердо заявил Данковский. - Уже потом - в Многогранник.
- Что вы позабыли в Управе?
- Твоего «Кентавра», - буркнул Даниэль. Хан фыркнул, как застоявшийся жеребенок.
Мальчишки довели его до опустевшего здания. Прикинув свои и их возможности, Данковский отказался от мысли вскарабкаться на второй этаж. Тщательно проинструктированный Хан вместе с одним из приятелей ушел наверх. Вскоре подростки прибежали обратно, таща все, что им было поручено найти - саквояж с записями и фонограф. Хан торжествующе размахивал кожаным бюваром Пепла, украшенным накладной золотой пластинкой с монограммой генерала.
- Ружье успела прибрать какая-то сволочь, - опечаленно сообщил он. – Пепла в кабинете нет. Инквизитора мы отвязали, уложили на диван и накрыли портьерой с окна - правильно?
- Правильно, - сухо сглотнув, кивнул бакалавр. - Спасибо. Она не заслуживала такой участи.
читать дальше- Как сказать, - не согласился Каспар.
Город съежился вокруг них, испуганный и притихший. С южной окраины порой долетало короткое стрекотание пулеметных очередей. Ветер гонял листву по тротуарам. За Жилкой что-то горело - жарко, с высоким султаном черного жирного дыма, слегка наклонившегося по ветру и подкрашенного снизу оранжево-алым. Людей на глаза почти не попадалось - а те, что встречались, торопились поскорее спрятаться.
- Вы ничего не слышали о Бурахе? - спросил Даниэль. - Утром он собирался проводить в Степи какой-то ритуал…
- Ласка сказала, Кледа получилась успешной, - немедля влез Спичка. - Но Тая в Многогранник не пришла. И Бурах тоже куда-то запропал, - он удрученно развел руками. - Может, они в Термитнике? Спроси Капеллу. Она может его услышать. Его или Таю.
Бакалавр и подростки шли, срезая путь - по задворкам брошенных особняков и доходных домов, где в мусорных баках возились расплодившиеся крысы. Спускаясь и поднимаясь по узким каменным лестницам с выщербленными ступеньками, стиснутых глухими стенами домов. Проходные дворы, лазейки меж дровяных кладов и прачечных, фальшивые тупики с низкими перекошенными калитками на ржавых петлях. Косые дощатые и проржавевшие чугунные заборы. Запах гниющей листвы и сладкий аромат корицы, прилетающий из зачумленных кварталов. Они пересекли мост через Глотку, обогнув расползшуюся баррикаду из мешков с песком. Надетое на высокий шест чучело Песчанки издевательски помахало им длинными рукавами, свисающими с перекладин. Обогнули здание Собора - и впереди открылся высокий искривленный силуэт Многогранника, причудливой трещиной рассекающий багровый диск заходящего солнца. Длинная розово-черная тень зыбким мостом протянулась через Горхон, в Степь. Ботинки подростков выбивали в сухой почве глубокие ямки, похожие на отпечатки лошадиных подков. Поверх них оставались оттиски сапог бакалавра и едва заметные рубчатые следы поношенных бареток Спички. В траве заполошно застрекотал потерявший чувство времени кузнечик - наверное, единственный уцелевший кузнечик во всей Степи.
Вход в башню, открытый арочный проем без дверных створок, к которому вели пологие полукруглые ступени, перегораживал позаимствованный в городском Управлении дорожных и строительных работ заградительный барьер. Красно-бело-желтый, с нанесенной по трафарету черной надписью «Следуйте в объезд». На щербатых ступенях азартно дулись в карты дозорные, мальчик и девочка. Рядом с ними, поблескивая вороненой сталью, лежало охотничье ружье с длинными стволами.
Яр, мальчишка, которого бакалавр видел у Медного моста, сидел на перевернутом ящике из-под мыла, обнимая гитару и негромко выводя:
Река нас вывела в город меж горных цепей.
День за днем оживали кварталы, всходила заря.
Мальчишки гоняли по крышам ручных голубей,
И глядя на них, мы понимали, что не все было зря…
Это конец войны,
Несколько лет в аду,
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде-е-е…
День за днем оживали кварталы, всходила заря.
Мальчишки гоняли по крышам ручных голубей,
И глядя на них, мы понимали, что не все было зря…
Это конец войны,
Несколько лет в аду,
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде-е-е…
- Вот и пришли, - Хан оттащил барьер в сторону, пропуская своих приятелей и Данковского. Один за другим они вошли в гулкий пустой вестибюль с округлым потолком и двумя спирально закручивающимися лестницами. Здесь стало немного чище - дети смели разбросанный по полу мусор, битое стекло и прочий хлам в аккуратные кучки. На обшарпанных бетонных стенах теперь были расклеены плакаты, выцветшие и новенькие - рекламы новинок синематографа и старых, давно вышедших из моды фильмов, театральных и цирковых представлений для детей. В центре высилась пирамида жестяных ящиков с консервами марки фабрики Ольгимских и картонных коробок с галетами. Сверху долетали приглушенные детские голоса, шаги, позвякивание и постукивание. Кто-то рассмеялся - звонко и беспечно. Словно бакалавр стоял на первом этаже школы-интерната, слушая, как неподалеку воспитанники обсуждают свои дела. Данковский не знал, как назвать охватившее его чувство - смесь из грусти по утраченному детству и печали по Еве, для которой он не сумел найти нескольких слов, таких бессмысленных, но необходимых.
- Здравствуйте, мэтр, - Капелла легкими шажками сбежала по одной из лестниц. - Мальчики, принесите мэтру табурет - вы же видите, ему трудно стоять. Вот вы и пришли к нам. Зеркало разбилось, ничего не вернуть назад.
- Тень теперь со мной, - Данковский присел. Вместо табурета ему притащили внушительного вида посылочный ящик в лиловых разводах почтовых штампов. Отставшая полоса жести впилась в ногу, порвав и без того потрепанные и испачканные брюки. - Тень Евы. Она теперь навсегда останется со мной, ты была права. Я выстрелил - но изменил ли мой выстрел что-нибудь? Знаешь, меня вытащила из карцера Клара, которую вы зовете Самозванкой...
Упоминание этого имени заставило Капеллу нахмуриться. Однако она ничего не сказала, терпеливо ожидая следующих слов Данковского.
- Капелла, - бакалавр перебрал вложенные в бювар Пепла бумаги, порезавшись о край листа и оставив на нем капельку крови. Отыскал «Постановление», вытащил. - Капелла, посмотри сюда и послушай. Завтра утром артиллеристы собираются начать обстрел Города - поквартально, до тех пор, пока не останутся лишь руины. А вот здесь стоят все нужные печати и подписи. Остается только указать время и объекты, которые дОлжно подвергнуть точечной бомбардировке. Штаб-майор Штольц, что распоряжается батареей, слывет изрядным бюрократом - и я думаю, он не усомнится в подлинности полученного им приказа. Я хотел… - его взгляд невольно зацепился за яркое пятно на стене. Должно быть, именно такие зазывные плакаты имела в виду Ева Ян, рассказывая о планах обывателей пополнить городскую казну за счет туристов, желающих воочию увидеть последнее творение спивающегося Стаматина. Многогранник был эффектно сфотографирован на фоне рассвета и искусно подретуширован. Казалось, распахнувшая металлические крылья башня парит над Степью.
Крохотная черная точка выскользнула из-за края бумажного листа. Данковский вздрогнул, но не отвел глаз. С беззвучным грохотом точка стремительно врезалась в нижний из сегментов башни.
Тонкий штырь основания переломился. Шатнувшись, Многогранник совершил крутой полуоборот вокруг себя и с торжественной медлительностью завалился набок, в Горхон. Причудливая постройка обратилась гигантской грудой щебня, торчащих во все стороны балок и взметнувшегося ввысь облака серой пыли. На миг Данковский ощутил тошнотворное, ужасающее своей неотвратимостью раскачивание пола под ногами. Услышал скрежет и низкий стон гнущихся перекрытий и рвущихся тросов, треск дерева и еле различимые в гибельной какофонии крики детей.
Изображение рывком прыгнуло навстречу Даниэлю, позволив отчетливо разглядеть тонкую руку, торчащую меж двух обрушившихся плит. Возможно, рука принадлежала Капелле Ольгимской.
Точка зрения сместилась, поднявшись выше. Бакалавр увидел всполохи разрывов, падающие здания и обрушивающийся внутрь себя Термитник с проломленным куполом. Данковский зажмурился и яростно затряс головой, отгоняя видение и убеждая себя, что не обладает ни каплей мистических талантов. Он даже гипнозу не поддавался, хотя принимавший участие в опыте гипнотизер был не шарлатаном с ярмарки, а уважаемым светилом психиатрии.
- Да, возможен и такой исход, - нежный голос Вероники не дрогнул. Иллюзия, явившая Данковскому, открылась и ей. - Но я верю в то, что Многогранник устоит. Он создан на скрещении линий судьбы, его предназначение - соединять тонкие миры, быть мостом между явным и воображаемым. Каины и Стаматин выстроили его, рассчитывая, что беспокойная и всегда алкавшая новых открытий душа умершей Нины вселится в приготовленное для нее пустое жилище и одухотворит его, но этого не произошло. Не знаю, почему. А дети - дети просто приходили играть сюда. Рассказывали и слушали истории, пели песни, делились секретами, заключали союзы, ссорились и мирились. И… - она огляделась по сторонам, - сами того не желая, они пробудили Многогранник. Он откликнулся им - а когда началась эпидемия, позвал нас к себе. Конечно, «позвал» - не совсем верное слово. Мы ощутили потребность быть рядом с ним. Увидели сны о его тоскливом одиночестве, о желании принадлежать кому-нибудь. О переполняющих его чудесах, пропадающих втуне. Поняли, что мы сумеем создать новый мир на руинах прежнего - прогнившего и усталого. Бык умирает - великий бык, удург, который был основой и хранителем жизни Города. Чума убивает его, он больше не в силах подняться. Бурах, последний из великих менху, сумел провести Кледу - но ритуал запоздал. Уклад погиб, - на глазах Капеллы появились слезы, побежали по щекам. - Их больше нет, мэтр. Ни Бураха, ни Оюна и Оспины, ни Таи. Песчанка взяла верх над ними. Теперь Термитник - всего лишь скотобойня. Просто здания и разделочные цеха, в которых навсегда погас свет.
Она всхлипнула, неловко утерла слезы ладонью. Прикоснулась кончиками пальцев к висевшей на шее фигурке золотого бычка.
- Решайте сами, мэтр. Вы - единственный независимый и неподкупный свидетель со стороны. Гирька на весах. Вы достаточно повидали и узнали, чтобы обойтись без чужих подсказок. Вы видели наш Город, познали его тайны и хоронили его мертвецов. Мы примем ваше решение. Каким бы оно не было. Мы верим вам. Я верю в вас.
Капелла отвернулась, делая вид, что разглядывает старые афиши. Подростки расселись на ступеньках уходящих на второй этаж витых лестниц, слушая разговор бакалавра и юной провидицы. Данковский сидел, свесив руки между колен и уставившись на плохо прилегающие друг к другу ромбы фальшивого мрамора со следами уличной грязи и забившимся в щели песком. Ему казалось, на самом краю его сознания Многогранник предстает иным - таким, как его видели дети Города. Не заброшенной и запущенной бессмысленной руиной, порожденной фантазией галлюцинирующего гения, но величественной Башней из сказок. Башней магов и чародеев, на которую, как на великанский шпиль, нанизаны вращающиеся галактики и сияющие миры.
- Чудеса и диковины, - вполголоса пробормотал он.
- Что? - осторожно переспросила Капелла.
- Чудеса и диковины всего света - пред ваши глаза, для вашего удивления, - повторил Даниэль. - Клич ярмарочного зазывалы. Я его слышал давным-давно, когда был маленьким мальчиком. Вероника, в твоем хозяйстве сыщется пишущая машинка? Модели «ремингтон-72», желательно новенькая. И еще - баночка белил для исправления машинописи. «Штрих» или «Усердный клерк», все едино.
Машинку и столик стенографиста на тонких изогнутых ножках приволокли со второго этажа. Бакалавр взглянул на чугунный корпус с кареткой, привычный блестящий полукруг литер и пять рядов круглых клавиш, как на лучшего друга. Положил рядом постановление, отвернул синюю крышку на пузырьке с белилами, прицелившись, мазнул кисточкой по ровным строчкам приказа.
Те исчезли.
Не скрылись под жидким слоем белой краски, но сгинули напрочь, оставив после себя кремовую атласную бумагу в мелких волнистых узорах.
Дернув блестящий изогнутый рычаг, Даниэль отодвинул валик. Вложил широкий лист в машинку, тщательно подкрутил механизм, подгоняя под стальную линейку указателя нужное место. Капелла молча наблюдала за его действиями. Не одобряя, не порицая и не вмешиваясь. Свинцовые таблички с выдавленными на них буквами с размаху опускались на лист, оставляя жирный оттиск. Даниэль стучал по клавишам, как делал это много раз, набирая очередной доклад или новую главу исследования, которое так никогда и не будет завершено.
Дети Города смотрели на него. Бродяги, сироты и отпрыски благополучных семей. Дети, выбравшие свой собственный путь. Дети, силой своей наивной веры творившие чудеса.
На душе у Даниэля было легко и удивительно спокойно. Он опаздывал, порой не слишком быстро соображал, не успел помочь многим, кто нуждался в нем. Однако сейчас мэтр Даниил Данковский, гордость столичного Имперского Университета, бакалавр естественных наук, поступил в согласии с тихим голосом своей совести и своего долга.
Во всяком случае, так ему казалось.
- Кому-то придется отнести это на Вокзал и вручить штаб-майору Штольцу, - он закончил печатать и мельком проглядел получившийся текст. - Должен заметить, понятия не имею, как вы объясните ему то причудливое обстоятельство, что приказ доставляет не вестовой генерала Пепла, а ребенок. Мои дела закончены, долги розданы, - бакалавр закрыл машинку появившимся рядом фетровым коробом и встал. Вестибюль опустел, в Многограннике воцарилась удивительная тишина. - Надеюсь, тебе повезет, Ники. Тебе и тем, кто с тобой в одной лодке.
- Мы что-нибудь придумаем, - глаза цвета ирисов сияли тихой, благодарной нежностью. - Спасибо вам. Я знаю, как это нелегко - выбирать. Особенно вам. Взрослому, человеку, который не верит в чудеса - но поклоняется сверкающей логике и силе науки. Мэтр, вы сделали для нас так много - и я должна кое-что сказать вам. Чтобы… чтобы вы задумались и поняли, - Капелла Ольгимская поманила бакалавра за собой. Они подошли к стене, где висел аляповато-яркий, чуть выцветший плакат. На афише красовалась девочка в пышном розовом платье, с золотыми кудряшками и улыбающейся синеглазой мордашкой. Девочку окружали кривоватые знаки Зодиака и загадочные символы - Данковский с трудом признал в них перевранные сефиры, срисованные неумелым художником с дрянной книжонки из серии «Секреты Каббалы для начинающих».
Понизу некогда ярко-алые буквы кричали: «Единственное выступление! Чудо-дитя, медиум Габриэла! Она никогда вас не видела, но знает все ваши тайны! Торопитесь, всего одно выступление!». В левом верхнем углу стояла дата представления - десять лет назад - и маленькое изображение пестрого циркового шатра, увенчанного бубновым тузом.
- Караван? - удивленно переспросил Даниэль. - Караван Бубновых тузов? А кто такая Габриэла?
- Королева червей, королева сердец, - отозвалась Капелла, водя пальцем по кругу зодиакальных животных. - Кровавый Караван навсегда остался в Степи - но его представление все еще продолжается. Мы погубили их, наши Хозяйки и наши мужчины - потому что им не было места на земле. Но наша земля не приняла их. Может, от отвращения к их черным делам - а может, скорбя по той смерти, что им пришлось принять. Никто никогда не оплакивал циркачей Каравана. Никто не рискнул заговорить о том, что в числе расстрелянных были невинные души, заложники своей собственной судьбы. Всеобщее молчание породило мстителя, - она резко махнула рукой, чешуйки старой краски с шорохом осыпались вниз, на скукожившейся бумаге проступила иная картина. Черно-белый набросок сепией - виселица с качающимися мертвецами и девушка, смотрящая на них. Девушка в долгополом бушлате, низко натянутой шапочке и с длинным шарфом, лежащим на плечах.
Старая цирковая афиша обуглилась, сгорая.
- Мы знали и молчали. Нас постигло возмездие, - тихо сказала Ники. - Оставайтесь с нами, мэтр. Это ничего, что вы взрослый. Ваше сердце умеет верить в чудеса и творить их. Вы увидите все диковины Башни. Потрогаете их руками. Изучите и напишете о них во-от такой трактат.
- И рад бы в рай, - откликнулся старой поговоркой Данковский. - Да грехи не пускают.
Плечи Капеллы поникли.
- Вы правы, я поступаю жестоко. Я не имею права предлагать вам подобный выбор. Никакие чудеса не способны заменить вам истину. Неприглядную, замызганную правду. Которой я не желаю знать. Я боюсь ее, этой истины. Прощайте, мэтр Даниэль. До свидания, Даньо, - она назвала Данковского детским полузабытым именем. Бакалавр был уверен, что никогда не называл Капелле своего смешного детского прозвища - но маленькая Хозяйка умела слышать непроизнесенное.
Она повернулась и убежала вверх по лестнице, часто стуча низкими каблучками по ступенькам. Столик с пишущей машинкой стоял на прежнем месте, нелепый посреди разрухи Многогранника.
«Прощай, Капелла», - бакалавр на миг задумался, брать с собой кофр с фонографом и записи или оставить здесь. Нет, не стоит. Вероника Ольгимская сохранит материалы - для тех, кто пожелает узнать подробности о Песчаной Язве.
Барьерчик пропал. Часовые тоже. Разбросанные карты веером валялись на ступеньках. Даниэль не удивился тому, что первой ему попалась на глаза червонная дама.
Ветер свистел в сизой траве и провисших проводах над железнодорожной колеей. С востока на Город наползала иссиня-свинцовая туча, волоча за собой размытые дождевые хвосты. Вновь донесся злой перестук автоматных очередей.
Перейдя насыпную перемычку и отойдя на полсотни шагов, Данковский не выдержал искушения и оглянулся.
Серый, осыпающийся Многогранник сиял. Он был как хрусталь, как прозрачная вода, наполненная чистым, незамутненным светом долгого летнего дня - каким оно бывает только в детстве, когда время бесконечно и прекрасно. Искрились десятки граней, отражая и преломляя последние солнечные лучи, усиливая их до нестерпимого блеска. Объятый светом Многогранник качался на тонкой ножке, как распускающийся бутон под ветром. Башня затмевала все - и Собор, и Термитник, а Город по сравнению с ее ликующим торжеством выглядел хаотическим столпотворением неопрятных, разрушающихся домиков, блеклых и унылых, достойных только того, чтобы быть уничтоженными.
Башня была великолепна. Совершенна до самой последней линии, до самого мелкого штриха.
Наверное, именно такой узрел ее творец, Петр Стаматин - и тщетно пытался воскресить дивное видение в твириновых грезах.
Башня, дикий цветок Степи.
Башня - корабль под парусами, экспресс, придуманный детьми и отправляющийся в долгое странствие по невиданным мирам. Бакалавр еще застал в кассе последний билет и мог его купить - но не захотел. Остался на перроне. По собственной воле и желанию. У него еще оставались невыполненные дела.
Глава 28.
Оглавление.
@темы: фанфики