- Почему ты ушел? - Данковский столкнулся с Кларой Самозванкой у решетки сгоревшего Театра. Девица не теряла времени даром: за ее плечами горбился плотно набитый солдатский вещмешок, а в руке она несла второй, стеклянно позвякивающий и побулькивающий. Даниэль забрал у нее мешок с наполненными водой бутылками, коснувшись ее холодных пальцев в митенке - и отметив, что после пребывания в Многограннике чувствует себя намного лучше. Рука больше не болела, онемение в челюсти пропало, только синяки ныли, но вполне терпимо. Клара смотрела на него зеленым взглядом рассерженной кошки, словно хотела отчитать за самовольную отлучку, но не решилась. - Куда ты ходил?
- Искал ответы на вопросы, - отозвался бакалавр.
- И как, нашел? - девица хмыкнула, поправила ремни вещмешка на плечах.
- Да. Почти на все, кроме последнего. Кто такая Габриэла?
Клара вздрогнула. Отвела взгляд. Какое-то время они молча шагали рядом по мостовой, слушая, как тяжело шлепаются на камни первые капли дождя.
- Ты действительно хочешь это знать? - наконец тускло спросила Самозванка.
- Да. И еще - почему из всех жителей Города ты выбрала меня.
- Ты очень похож на того, кого я потеряла, - она еле слышно скрипнула зубами. - Не только с лица, но и характером. Я подумала - почему бы и нет? Если ты продержишься до конца и уцелеешь, я смогу протянуть тебе руку и позвать за собой. Я расскажу тебе то, что ты хочешь знать - может, мне станет немного полегче. Да, это звучит нелепо, но время так быстро утекает сквозь пальцы. Я так боюсь не успеть…
- Клара, - перебил девушку бакалавр.
читать дальше- Чего тебе?
Правую руку бакалавра оттягивал мешок с бутылками, поэтому он поймал Клару за плечо левой, притянув к себе.
В отличие от вечно замерзших рук, губы у Клары были сухие и теплые. Целуясь, Самозванка не закрывала глаз, пристально смотря на бакалавра, будто искала неких, одной ей известных признаков. Не нашла, успокоилась и слегка приободрилась.
- Пойдем домой, - сказала она, когда они наконец оторвались друг от друга. - А то нас сейчас дождем зальет.
Убежище Клары располагалось в квартале Седло, в тупичке со смешным названием Коровий Хвост. Одноэтажный домик с виду казался сущей развалюхой, готовой рухнуть от малейшего порыва ветра. Слепые окна, заколоченные снаружи досками, перекошенное крыльцо, размашистый белый крест на дверях. Дом, чьих обитателей взяла к себе в подданные королева Чума. Девушка обошла домишко с торца, подойдя к узкой дверце черного хода, обитой железным листом. Присела на корточки, шаря под камнями, извлекла из тайника латунный ключ. Отперла замок, впустила Данковского и поспешно захлопнула створку, обрубив незримые холодные щупальца ветра и оставив снаружи усиливающийся дождь. Клацнул засов.
Бакалавр попытался сделать шаг по темному коридору, но немедля споткнулся о жестяное ведро, а в попытке удержаться обрушил невидимую в темноте вешалку и чуть не разбил доверенные ему бутылки с драгоценной водой.
- Стой, не дергайся, - раздраженно потребовал буркнул мрак голосом Клары. Дзинькнула пружина, загорелся маленький, с карандаш величиной и длиной, фонарик в металлическом корпусе - модное столичное новшество, предмет зависти всех подростков провинции.
Светя тонким лучом себе под ноги, девица провела Данковского по узкому короткому проходу, закончившемуся двумя открытыми дверями. Из-за правой тянуло запахами угля, подгоревшего молока и вареной репы - видимо, там располагалась кухня. Слева открылась небольшая, вполне уютная и обжитая гостиная. У стены громоздился старинный трехстворчатый буфет, компанию ему составлял книжный шкаф - но книг в нем не было. Еще в зале имелись круглый столик, четыре разномастных стула и кровать под полосатым покрывалом. Заколоченные снаружи окна Самозванка завесила шторами красного плюша, с помпончиками и лохматой бахромой. Над столом на крючке висела керосиновая лампа в медном абажуре. Повозившись со спичками, Клара зажгла ее.
- Боюсь, снаружи заметят свет, - пояснила она, кивнув на шторы. - Скоро будет ужин. Можешь пока помыться, правда, вода в кранах только холодная. В шкафу, в нижнем ящике, валяются мужские шмотки - подарок от бывших хозяев.
Она вышла, на ходу разматывая шарф. Грохнула железная дверца печки, загремела посуда - такие мирные, обыденные звуки.
Ванная комната была маленькой и выстывшей, с наклонным потолком, выложенным серыми плитками. Потемневшее зеркало в паутине трещин на дверях отразило осунувшегося незнакомца с воспаленными покрасневшими глазами, следами побоев на лице и всклокоченной темной шевелюрой. Вода была такой ледяной, что пальцы сводило судорогой, а кожа немела - но Даниэль старательно вымылся, не обращая внимания на занывшие царапины и синяки. В шкафчике над рукомойником нашлась складная бритва, которую в последний раз точили, должно быть, лет пять назад. Даже самому целеустремленному самоубийце не удалось бы ей зарезаться. Вещи оказались слегка поношенными, но чистыми и не драными - и, переодевшись, Данковский вздохнул с облегчением, ощутив себя бледной тенью того человека, что месяц назад приехал в маленький провинциальный городок.
Клара возилась на кухне. Воспользовавшись ее отсутствием, Даниэль подошел к книжному шкафу, привлеченный большой коллекцией тщательно расставленных на полках безделушек. То ли она осталась от предыдущих хозяев дома, то ли ее собрала Клара. Данковский разглядывал вещицы, пытаясь угадать логику их выбора. Вот сшитый из лоскутков игрушечный бычок, в грудь которого воткнут скальпель. Вот карнавальная маска зеленого бархата с золотой окантовкой. Вот талисман степняков, связка бронзовых тавро и подков…
Вот длинный изящный мундштук темного янтаря. Фарфоровая чашечка с отбитым краем и тонким золотым ободком. Сшитая Миши кукла в зеленом балахоне - голова оторвана и лежит между расставленных тряпочных ног игрушки. Обломанный бычий рог и соседствующий с ним тяжелый нож-наваха. Револьвер марки «Кобольд» с перламутровыми накладками на рукояти. Обгрызенная трубка верескового корня. Золотые часы с цепочкой. Стальное пенсне с треснувшим правым стеклом. Серебряная брошь в виде гитары. Пустой хромированный шприц. Фотографическая карточка. Коробочка, обклеенная ракушками, и вложенный в нее пустой флакон из-под дешевых духов.
Множество вещей, теснящихся на полках. Множество похищенных вещей, беззвучно оплакивающих утраченных хозяев.
Даниэль протянул руку, достав фотографию с полки. Портрет молодого человека, стоящего вполоборота к фотографу. Бежевые тени, светлые волосы, задумчивое лицо с тонкими чертами.
- Готово, - вошедшая Клара несла поднос с тарелками и двумя пузатыми гранеными кружками, в каких подают пиво клиентам дешевых трактирчиков. Еще на подносе стояла бутылка твириновки местного заводик, с блеклыми этикетками и веревочками, торчащими из-под пробки.
Девушка размотала свой шарф, сняла бушлат и шапку. Оказалось, у нее гладкие рыжие волосы, затянутые на затылке в короткий хвост. Она была тонкой, почти лишенной полагающихся девицам ее возраста соблазнительных выпуклостей - и в своем темном свитере смахивала на юношу. Одного из тех опасных юнцов, что ночь напролет торчат у стойки бара, внимая разглагольствованиям личностей вроде Андрея Стаматина или подкарауливают запоздалых прохожих в темноте подворотен, тиская в ладони рукоять складного ножа.
Она увидела фотографию в руках Даниэля, шагнула к нему, молча забрала снимок и вернула на место.
- Позже. Ешь.
Готовить Клара не умела или не любила. Ее метод приготовления блюд заключался в том, чтобы вывалить на горячую сковороду содержимое нескольких консервных банок, перемешав и прожарив их до появления хрустящих на зубах угольков. Недостатки стряпни искупал немалый размер порций и то, что еда была горячей. Данковский умял все, Клара не осилила и половины. Сидела, вяло ковыряя в тарелке вилкой - и в конце концов подвинула свою порцию бакалавру. Откупорила бутылку, не попросив о помощи и с ловкостью, свидетельствовавшей о немалом опыте. Разлила бледно-зеленую жидкость по кружкам, торопливо отхлебнула.
- Итак, Габриэла, - девушка громко пристукнула донышком кружки о стол, нарушив неловкое молчание. - За нее. В память Габриэлы и Стефана, которым не посчастливилось.
- За Габриэлу и Стефана, - повторил Даниэль, уловив одобрительную искорку в глазах собеседницы. Настойка в его кружке щипала язык и самую малость отдавала лимонной кислотой – верный признак того, что напиток готовился из черной твири и получился правильным. - Где бы они не были сейчас.
- Габриэла - это я, - сухо сообщила Клара. - И не я. Я не знаю, какое имя мне дали родители. Не знаю, где родилась и когда. Мне было пять или шесть лет, когда меня украли - такова моя история для чувствительных натур и когда нужно выклянчить побольше деньжат. Для циничных, вроде тебя и меня - когда нищенствующие родители продали свою дочурку, не имея средств на ее содержание и надеясь, что подле цирковой арены ей будет лучше, чем в канаве. Не самая худшая судьба. Я могла бы попасть в веселый дом или частный приют. Там бы я точно не выжила, - она залпом допила твириновку. - Но я угодила в труппу господина Фамке.
- Фамке? - фамилия пробуждала смутные ассоциации, но Даниэль никак не мог вспомнить, в связи с чем. - Фамке, Фамке… Я слышал это имя, но где?
- Белый Паяц, - любезно подсказала Клара. - Господин Фамке переименовал свое заведение и взял себе новый творческий псевдоним спустя лет пять после того, как я угодила к ним на жительство. Прежде мы были просто скромным цирком господина Фамке и компаньонов. Странствующим балаганом со зверинцем. До того, как наш хозяин повелся на сладкую приманку и заключил соглашение с власть имущими. До того, как в его голове завелись хищные черви, пожравшие все хорошее, что там было. До того, как он сошел с ума и вообразил себя истинным порождением тьмы, а нас - своими подданными. До того, как Паяц собрал Колоду и раскинул карты на золотых опилках арены, гадая на кровь и смерть.
- Караван Бубновых Тузов, - Данковский едва справился с настойчивым желанием опасливо отодвинуться вместе со стулом подальше от хрупкой девушки в черном свитере и хвостиком рыжих волос на затылке. Вспомнил афишу в Башне и свои подсчеты: - Выходит, ты провела там больше десяти лет?
- Прекрасные юные годы! - с наигранным пафосом провозгласила Самозванка, приложившись к кружке. - Полноценное образование. Маски на выбор - Габриэла, Валентина, Еванжелина, Каролина! Фокусница, престидижитатор, чтение мыслей, гипноз, ответы на любой вопрос публики. Танцы на острие ножа. Стрельба по движущимся мишеням. Провинциальные города, похожие друг на друга, как две капли воды - и ничуть не отличающиеся от этого. Знаешь, отчего полиция и жандармы никак не могли изловить Паяца и его труппу?
Она подалась вперед, наклонившись над столом и глядя на Даниэля выпуклыми, нездорово блестящими глазами:
- Все эти уважаемые отцы городов, честнейшие мэры, безупречные главы гильдий, полицмейстеры, жандармские капитаны, губернаторы и прочая шушера… Которые шумно порицали нас, рыдали вместе с родителями похищенных детей и требовали публичной казни Паяца! Они были намертво повязаны с нами одной веревочкой. Веревочкой крови и зрелищ. Специфическими услугами, за которыми они украдкой таскались на наши стоянки. Ночными представлениями для избранных. Да они сами тащили Паяцу ворованных младенцев - лишь бы Караван задержался еще на денек, лишь бы они получили возможность безнаказанно ублажить свои страстишки!..
Клару затрясло. Серые глаза налились дурной зеленью неизбытой, застарелой ненависти.
- Паяц сходил с ума от вседозволенности. Он гнал нас все вперед и вперед, больше не заботясь о том, чтобы не оставлять улик. Выискивал одаренных, талантливых, просто красивых детей и похищал их - чтобы потом передать своим покровителям. О нет, они не задерживались у нас в труппе! Их увозили, увозили в Столицу и другие города, в закрытые школы и пансионаты, отдавая особым учителям и готовя к особой судьбе. Судьбе быть щитом Императора, его глазами и ушами. Быть неуловимыми тенями, убивающими во имя Родины и никогда не выдающими своих секретов. Безупречными, безукоризненными, совершенными! - она захлебнулась криком. Бакалавр ухватил ее за запястья, силой заставив повернуться к себе. Его кружка опрокинулась, настойка потекла по столу.
- Клара. Клара, все давно закончилось. Каравана больше не существует, - несколько раз терпеливо, негромко повторил Данковский. Он искренне сочувствовал этой девушке с искалеченной судьбой, но на ум невольно лезли статьи, смаковавшие подробности чудовищных преступлений Бубновых Тузов и красочно описывавшие бойню в Степи. Никто из журналистов не бросил камня в добропорядочных горожан и не решился вслух задать вопрос: какое чудо позволяло Белому Паяцу и его сообщникам раз за разом ускользать из облав?
Человек, знавший правду, сидел перед ним в зачумленном городе. Но что теперь ему проку с этой правды? Он не может стать обвинителем, не может поведать истину остальным.
- Они так боялись, что однажды свихнувшийся Паяц заговорит, - низким, вибрирующим голосом произнесла Самозванка. - Гнали нас, пока мы не пришли сюда. В Город, находящийся слишком далеко, чтобы власти смогли протянуть к нему руки. Где обитали Хозяйки, чародейки, сплетающие гобелен из нитей сказки и реальности. Паяц думал, мы сможем запугать их и вынудить помочь нам. Он бросил им вызов, Королевы Каравана против Хозяек. Мы победили, но… - она медленно развела руками, - но заключенный договор не был исполнен. Мужчины Города не позволили нам уйти. А потом явилась Серебряная Бригада - нет, Пепел тогда еще не был ее генералом и командующим, он был всего лишь многообещающим штабс-капитаном, давшим команду: «Пли!». Они… - глаза Клары остекленели, - они расстреляли нас. Всех, без разбору. Зверей и детей. Колоду и артистов. Убийц и невинных. Мы пытались убежать в Степь. Я и Стефан, мой валет червей, мой любимый. Мы и те из циркачей, которых нам удалось собрать. Мы бежали, земля горела у нас под ногами, а ночь ревела за спиной. Мы умерли той ночью, - она сморгнула, прошептав: - Разве я просила такой судьбы? Я не совершала никаких преступлений. Я была просто циркачкой, которой не повезло попасть к безумцу. Магия не могла помочь нам, люди не хотели помочь нам. Мертвецов сбросили в выкопанные рвы, засыпали землей и ушли. А потом я очнулась, - она высвободила руку, взяла бутыль, жадно отхлебнула из горлышка. - Я выбралась из могилы и осталась одна. Они были моей семьей, а теперь у меня не было никого. Их боль и страдание вошли в меня. Там, в степи, над их могилами, я поклялась отомстить. Отомстить всем, кто был повинен в нашей гибели. Я проклинала Город - и что-то ответило мне. Древнее и злое, погребенное там, то, что степняки называют Шабнак-Адыр. Она поцеловала меня и я стала чем-то бОльшим, чем чудом выжившая в бойне девчонка из Бубнового Каравана… Не веришь?
Она встала, оттолкнув стул и резко выкрикнув:
- Смотри! Я ведь даже не скрывала, кто я! Я - Самозванка, у меня нет своего лица, нет облика, нет ничего! Пустой сосуд для тьмы внутри! Я Агнесса! - с ее лицом и телом что-то происходило, она менялась, оставаясь прежней и приобретая новые черты с каждым новым именем, брошенным, как камень в лицо тех, кого так ненавидела Клара. Лампа раскачивалась, тарелки звенели на подскакивающем столе, спертый воздух в комнате наполнился запахом гниющих растений. - Я Ольга! Я Реми! Я Артур! Я Симона! Я…
- Ты Клара, - это было единственным способом остановить нарастающее безумие, который пришел в голову Даниэлю. Схватить ее в охапку и держать, ощущая, как неведомая сила рвет хрупкое человеческое тело изнутри. - Ты Клара. Ты только Клара и больше никто. Прости нас. Пожалуйста, прости нас за то, что мы сделали.
- Что? - девушка обмякла, недоуменно уставившись на Данковского. - Что ты сказал?
- Прости нас, - повторил бакалавр. - Прости, если можешь. Мы заслужили твою ненависть.
Клара открыла рот. Закрыла. Почти беззвучно всхлипнула. Должно быть, еще никому не приходило в голову попросить у нее прощения. Она жила с демоном внутри, она была убийцей и пособницей убийц - и оставалась маленькой одинокой девочкой, стоявшей на коленях в Степи под равнодушным небом с тысячами звезд.
- Я не договорила, - мерным, ровным голосом произнесла Клара. Мягко высвободилась, поставила на место упавшие предметы, села, сложив руки под головой. – Вот так я стала другой. Самозванкой. Я вышла к железной дороге, забралась в пустой товарный поезд и уехала. Потом до меня дошли слухи, что одна из Хозяек, Черная Нина, умерла, не выдержав угрызений совести. Ее подруга, Виктория, так грустила по ней, что сама свела себя в могилу. Катерина больше не была Видящей, а Оспина из Уклада навсегда разуверилась в силе чудес. Я же добралась до Столицы и превратилась в Реми Шенье, начинающего актера. Мне нравилась эта маска и его облик, ведь в сердце своем я оставалась циркачкой и актеркой, - Самозванка вымученно улыбнулась. – Я подыскала себе приятельниц, уроженок Города, провинциальных девчонок, бредивших театром и приехавших с надеждой поступить в какую-нибудь труппу. Анну Ангел и Марину Вербу, двух погодок, двух неразлучных подруг. Марину, которую Паяц наверняка с удовольствием прибрал бы к рукам, так ярко сиял ее талант. И Анну, завистливую, тихонькую, шепелявившую Анну – не лишенную талантов, но такую невыносимо пресную на фоне своей подруги. Я сказала Анне, что знаю способ научить ее петь, танцевать и играть столь же прелестно, как и Марина – правда, не совсем обычный. Согласна ли она помогать мне и слушаться меня? Анна даже не раздумывала. Мы учились у репетиторов, выдержали конкурс и поступили в малый драматический – все трое. Марина отправилась обратно в Город – продавать свой дом… и не вернулась. Мои уроки пошли Анне на пользу. Она заворожила свою подругу, внушив ей стремление покончить с собой, и завладела искрой ее таланта. С каждым днем Анна становилась все прекраснее, ее голос улучшался, а амбиции росли.
Клара устало прикрыла глаза, медленно вращая меж ладоней кружку. Рассыпанные кусочки причудливой мозаики занимали надлежащие места, выстраиваясь согласно законам логики - универсального шаблона мира, доселе служившего бакалавру верой и правдой.
Ветхий дом содрогнулся под ударившим в стену порывом ветра. Усиливаясь, по черепицам замолотили дождевые капли. Бакалавр и девушка по прозвищу Самозванка смотрели друг на друга, разделенные круглой столешницей бывшего столика для игры в ломбер.
- Говори дальше, - очень вежливо попросил Данковский. - Я слушаю.
- Анна стала звездой театров варьете, она пользовалась успехом у мужчин, но этого ей было мало. Она жаждала бОльшего, нежели громкий успех на подмостках. Как-то ей довелось свести знакомство с полковником Пеплом, он вскружил ей голову – и Анна пошла за ним. Сделалась его сотрудницей, агенткой, шпионкой – все эти игры в рыцарей плаща и кинжала просто сводили ее с ума. Мне это тоже шло на пользу, теперь я всегда была в курсе закулисных дел в Столице. Анна работала с Пеплом на Белом Побережье, ей не было равных в искусстве провокаций – и лелеяла мечты прибрать генерала к рукам. Сделаться самым законным образом из Анны Ангел госпожой Анной Пепел. Она его боготворила, а генерал, когда был в настроении, ей подыгрывал, поощряя ее надежды. Однажды Анна под большим секретом сообщила мне, что власти всерьез намерены разобраться с Городом, с этой огромной патологией. Город уже сколько лет был как бельмо на глазу, как кость в горле – и у властей, и у Церкви. Все попытки столичных ученых разобраться в его тайнах, разложить их по полочкам и пронумеровать оказались бессильны. Город жил, год за годом балансируя в шатком равновесии трех враждующих семейств, порождая новых Хозяек и рассылая по всей стране отличную колбасу. Этому было решено положить конец.
Она перевела дух и заговорила медленнее, пальцами выбивая на столешнице незамысловатый мотивчик в такт словам:
- Пепел, исподволь подталкиваемый Анной, перевел планы касательно смены власти в Городе из область теоретизирований в область практики. Ключевые роли на начальной стадии его замысла отводились Анне Ангел и Ольгимскому-младшему. Я знала о его слабости - и Реми сошелся с ним, покорив его душу. Влад с рождения ненавидел цепи, приковавшие его к фабрике. Общение с Шенье стремительно усугубляло его стремление обрести свободу и независимость. Мне даже не требовалось лишний раз подталкивать его в нужном направлении. В конце лета Анна и Влад с шиком прикатили из Столицы в Город. За ней, опять в товарном вагоне, как полагается бродяжке, добралась я. Анна принялась за дело, обрабатывая Семьи, успешно подводя ситуацию к кризисной: три Семейства были готовы вот-вот впиться друг другу в горло. Я по мере сил помогала ей и ждала. Ждала середины сентября, дня гибели Каравана. Ночью я пришла на Курганы и воззвала к Шабнак. Ее время пришло. Время моей клятвы отомстить Городу – всему Городу. Шабнак согласилась - еще бы, смерть - ее стихия. Она не могла только тронуть детей – детей хранила их невинность, через эту черту не могла переступить даже она. О, как она была счастлива, безумная тварь - и я вместе с ней… Планы Пепла летели ко всем демонам, я получила то, что хотела – заманила сюда и его, и Серебряную Бригаду. Я смотрела на всю эту суету перед ликом Чумы, и каждая смерть наполняла меня радостью. Семь лет я ждала, пряталась и готовилась. То, что в нашу игру вмешались новые участники - ты и Бурах - лишь добавляло происходящему остроты и непредсказуемости. Вы так отчаянно старались понять происходящее, найти выход, спасти Город. Хочешь теперь плюнуть мне в глаза и сказать: «Сгинь, чудовище!»
- Не хочу, - после долгого молчания, заполненного унылым ревом ветра за стенами, произнес Даниэль. - Я перестал понимать, что есть зло, а что добро, кто прав, а кто виноват. Кто знает, как бы я поступил, окажись на твоем месте и пройдя через испытания, выпавшие тебе. Я… - протянув руку, бакалавр накрыл ладонь Самозванки своей, стараясь говорить как можно искренней и проникновенней: - Я… я люблю тебя, Клара. Такой, какая ты есть. С демоном в твоей душе. Любовь с первого взгляда - еще одна вещь, в существование которой я не верил. Оказывается, она бывает не только в глянцевых романах. Утром мы выберемся отсюда. Может, даже будем счастливы. Мне бы этого хотелось. Правда.
Мерцающие, кошачьи глаза Самозванки полыхнули недоверчивой радостью, заставив совесть Даниэля скорчиться в предсмертных муках. Мерно гудела керосинка. Снаружи бесновался ветер, оплакивая души погибших от Песчаной Язвы.
Она была такой маленькой и хрупкой. Металась по постели, извивалась и стонала так сладко, что сердце заходилось от восторга.
Может, ее губы и тело лгали. Может, нет. Бакалавру не хотелось думать об этом.
Он вошел в разверзнутые врата, горячие и тесные, и ему были рады. Ему дарили наслаждение и экстаз любви, не требуя ничего взамен.
А потом Клара разрыдалась, горько и безнадежно, словно потерявшийся ребенок, промочив наволочку и край одеяла. Даниэль не пытался ее утешать, просто обнимал, терпеливо дожидаясь, когда копившиеся столько лет слезы иссякнут.
Жалобные всхлипы становились все тише и тише. Дыхание выровнялось. Самозванка, девушка без имени, девушка-Чума, заснула, свернувшись в комочек под вытершимся лоскутным одеялом, на скрипучей кровати, в городе, охваченном предсмертной агонией.
Стараясь не разбудить ее, Даниэль выбрался из-под одеяла. Будильник на столе, который они завели на пять часов утра, с тем, чтобы собраться и выйти в путь, показывал без четверти полночь. Бакалавр подобрал с пола свою одежду, на цыпочках выбрался на кухню, плотно закрыв за собой дверь.
В мятой пачке оставалась последняя сигарета - символ из числа тех, которые Данковский научился узнавать и истолковывать. К сожалению, он слишком поздно постиг это загадочное искусство. Даниэль раскурил сигарету, дешевую и скверную, выпрошенную еще у покойного Сабурова, и уселся верхом на табурет, рассеянно созерцая перемещение стрелок на наручных часах, уцелевших в стольких передрягах. Хотя натопленная Кларой печурка не успела остыть, Данковского бил мелкий, леденящий озноб. Приложив тыльную сторону кисти ко лбу и щекам, он убедился в том, что температура его кожи далека от нормальной. В кончиках пальцев ощущалась раздражающая непреходящая щекотка. Хотелось пить, но малейший глоток отзывался в глубине горла саднящей болью.
Бакалавр слишком часто наблюдал эти признаки, чтобы ошибиться.
Он был слишком здравомыслящим человеком, чтобы обманывать самого себя.
Данковский курил, глотал горький дым, смотрел на часы.
«Все правильно, - убеждал себя Даниэль, с преувеличенным вниманием следя, как тлеет, обгорая, тонкая папиросная бумага. - Я объявил себя верховным судьей и приговорил Город к смерти. Живых и умирающих. Пушки заговорят не утром, но в полночь. Я не имею права избегать общей участи. Мой приговор - мне и видеть его исполнение. Моя судьба - умирать, держа за руку виновницу всех бед. Она не должна ускользнуть. Мне жаль ее, и единственное, чем я мог облегчить ее участь - попросить у нее прощения. Она умрет ни о чем не подозревающей. Видящей сны о своем призрачном счастье».
Он вновь покосился на циферблат. Минутная стрелка неторопливо ползла от деления к делению.
«Я выбрал будущее, принеся в жертву прошлое и настоящее. Я, всегда считавший себя скептически настроенным ученым, преданным слугой логики и разума, в итоге выбрал чародейскую башню на стыке миров и поселившихся там детей. Я не увижу созданного ими мира, но мне хочется верить в то, что он будет лучше этого, оскверненного нами, взрослыми. Да, во имя этого я стал убийцей. Пли - и вокруг одни дымящиеся руины. Да уж, съездил с визитом в отдаленный провинциальный городишко…»
Он умертвил сигарету в блюдечке, в компании с заплесневелым огрызком яблока. Вернулся в комнату. Не раздеваясь, прилег на постель, зажмурившись и уткнувшись лбом в плечо Клары. Девушка пошевелилась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
«Скорее бы. Как невыносимо ждать. Хорошо бы она не проснулась от грохота».
Даниил Данковский задремал. Низкий шелест летящих к Городу снарядов вплелся в его смутные грезы, став мирным жужжанием шмелей над летней Степью. Степью, где вздымалась сияющая внутренним огнем Башня-Многогранник.
Оглавление.
- Искал ответы на вопросы, - отозвался бакалавр.
- И как, нашел? - девица хмыкнула, поправила ремни вещмешка на плечах.
- Да. Почти на все, кроме последнего. Кто такая Габриэла?
Клара вздрогнула. Отвела взгляд. Какое-то время они молча шагали рядом по мостовой, слушая, как тяжело шлепаются на камни первые капли дождя.
- Ты действительно хочешь это знать? - наконец тускло спросила Самозванка.
- Да. И еще - почему из всех жителей Города ты выбрала меня.
- Ты очень похож на того, кого я потеряла, - она еле слышно скрипнула зубами. - Не только с лица, но и характером. Я подумала - почему бы и нет? Если ты продержишься до конца и уцелеешь, я смогу протянуть тебе руку и позвать за собой. Я расскажу тебе то, что ты хочешь знать - может, мне станет немного полегче. Да, это звучит нелепо, но время так быстро утекает сквозь пальцы. Я так боюсь не успеть…
- Клара, - перебил девушку бакалавр.
читать дальше- Чего тебе?
Правую руку бакалавра оттягивал мешок с бутылками, поэтому он поймал Клару за плечо левой, притянув к себе.
В отличие от вечно замерзших рук, губы у Клары были сухие и теплые. Целуясь, Самозванка не закрывала глаз, пристально смотря на бакалавра, будто искала неких, одной ей известных признаков. Не нашла, успокоилась и слегка приободрилась.
- Пойдем домой, - сказала она, когда они наконец оторвались друг от друга. - А то нас сейчас дождем зальет.
Убежище Клары располагалось в квартале Седло, в тупичке со смешным названием Коровий Хвост. Одноэтажный домик с виду казался сущей развалюхой, готовой рухнуть от малейшего порыва ветра. Слепые окна, заколоченные снаружи досками, перекошенное крыльцо, размашистый белый крест на дверях. Дом, чьих обитателей взяла к себе в подданные королева Чума. Девушка обошла домишко с торца, подойдя к узкой дверце черного хода, обитой железным листом. Присела на корточки, шаря под камнями, извлекла из тайника латунный ключ. Отперла замок, впустила Данковского и поспешно захлопнула створку, обрубив незримые холодные щупальца ветра и оставив снаружи усиливающийся дождь. Клацнул засов.
Бакалавр попытался сделать шаг по темному коридору, но немедля споткнулся о жестяное ведро, а в попытке удержаться обрушил невидимую в темноте вешалку и чуть не разбил доверенные ему бутылки с драгоценной водой.
- Стой, не дергайся, - раздраженно потребовал буркнул мрак голосом Клары. Дзинькнула пружина, загорелся маленький, с карандаш величиной и длиной, фонарик в металлическом корпусе - модное столичное новшество, предмет зависти всех подростков провинции.
Светя тонким лучом себе под ноги, девица провела Данковского по узкому короткому проходу, закончившемуся двумя открытыми дверями. Из-за правой тянуло запахами угля, подгоревшего молока и вареной репы - видимо, там располагалась кухня. Слева открылась небольшая, вполне уютная и обжитая гостиная. У стены громоздился старинный трехстворчатый буфет, компанию ему составлял книжный шкаф - но книг в нем не было. Еще в зале имелись круглый столик, четыре разномастных стула и кровать под полосатым покрывалом. Заколоченные снаружи окна Самозванка завесила шторами красного плюша, с помпончиками и лохматой бахромой. Над столом на крючке висела керосиновая лампа в медном абажуре. Повозившись со спичками, Клара зажгла ее.
- Боюсь, снаружи заметят свет, - пояснила она, кивнув на шторы. - Скоро будет ужин. Можешь пока помыться, правда, вода в кранах только холодная. В шкафу, в нижнем ящике, валяются мужские шмотки - подарок от бывших хозяев.
Она вышла, на ходу разматывая шарф. Грохнула железная дверца печки, загремела посуда - такие мирные, обыденные звуки.
Ванная комната была маленькой и выстывшей, с наклонным потолком, выложенным серыми плитками. Потемневшее зеркало в паутине трещин на дверях отразило осунувшегося незнакомца с воспаленными покрасневшими глазами, следами побоев на лице и всклокоченной темной шевелюрой. Вода была такой ледяной, что пальцы сводило судорогой, а кожа немела - но Даниэль старательно вымылся, не обращая внимания на занывшие царапины и синяки. В шкафчике над рукомойником нашлась складная бритва, которую в последний раз точили, должно быть, лет пять назад. Даже самому целеустремленному самоубийце не удалось бы ей зарезаться. Вещи оказались слегка поношенными, но чистыми и не драными - и, переодевшись, Данковский вздохнул с облегчением, ощутив себя бледной тенью того человека, что месяц назад приехал в маленький провинциальный городок.
Клара возилась на кухне. Воспользовавшись ее отсутствием, Даниэль подошел к книжному шкафу, привлеченный большой коллекцией тщательно расставленных на полках безделушек. То ли она осталась от предыдущих хозяев дома, то ли ее собрала Клара. Данковский разглядывал вещицы, пытаясь угадать логику их выбора. Вот сшитый из лоскутков игрушечный бычок, в грудь которого воткнут скальпель. Вот карнавальная маска зеленого бархата с золотой окантовкой. Вот талисман степняков, связка бронзовых тавро и подков…
Вот длинный изящный мундштук темного янтаря. Фарфоровая чашечка с отбитым краем и тонким золотым ободком. Сшитая Миши кукла в зеленом балахоне - голова оторвана и лежит между расставленных тряпочных ног игрушки. Обломанный бычий рог и соседствующий с ним тяжелый нож-наваха. Револьвер марки «Кобольд» с перламутровыми накладками на рукояти. Обгрызенная трубка верескового корня. Золотые часы с цепочкой. Стальное пенсне с треснувшим правым стеклом. Серебряная брошь в виде гитары. Пустой хромированный шприц. Фотографическая карточка. Коробочка, обклеенная ракушками, и вложенный в нее пустой флакон из-под дешевых духов.
Множество вещей, теснящихся на полках. Множество похищенных вещей, беззвучно оплакивающих утраченных хозяев.
Даниэль протянул руку, достав фотографию с полки. Портрет молодого человека, стоящего вполоборота к фотографу. Бежевые тени, светлые волосы, задумчивое лицо с тонкими чертами.
- Готово, - вошедшая Клара несла поднос с тарелками и двумя пузатыми гранеными кружками, в каких подают пиво клиентам дешевых трактирчиков. Еще на подносе стояла бутылка твириновки местного заводик, с блеклыми этикетками и веревочками, торчащими из-под пробки.
Девушка размотала свой шарф, сняла бушлат и шапку. Оказалось, у нее гладкие рыжие волосы, затянутые на затылке в короткий хвост. Она была тонкой, почти лишенной полагающихся девицам ее возраста соблазнительных выпуклостей - и в своем темном свитере смахивала на юношу. Одного из тех опасных юнцов, что ночь напролет торчат у стойки бара, внимая разглагольствованиям личностей вроде Андрея Стаматина или подкарауливают запоздалых прохожих в темноте подворотен, тиская в ладони рукоять складного ножа.
Она увидела фотографию в руках Даниэля, шагнула к нему, молча забрала снимок и вернула на место.
- Позже. Ешь.
Готовить Клара не умела или не любила. Ее метод приготовления блюд заключался в том, чтобы вывалить на горячую сковороду содержимое нескольких консервных банок, перемешав и прожарив их до появления хрустящих на зубах угольков. Недостатки стряпни искупал немалый размер порций и то, что еда была горячей. Данковский умял все, Клара не осилила и половины. Сидела, вяло ковыряя в тарелке вилкой - и в конце концов подвинула свою порцию бакалавру. Откупорила бутылку, не попросив о помощи и с ловкостью, свидетельствовавшей о немалом опыте. Разлила бледно-зеленую жидкость по кружкам, торопливо отхлебнула.
- Итак, Габриэла, - девушка громко пристукнула донышком кружки о стол, нарушив неловкое молчание. - За нее. В память Габриэлы и Стефана, которым не посчастливилось.
- За Габриэлу и Стефана, - повторил Даниэль, уловив одобрительную искорку в глазах собеседницы. Настойка в его кружке щипала язык и самую малость отдавала лимонной кислотой – верный признак того, что напиток готовился из черной твири и получился правильным. - Где бы они не были сейчас.
- Габриэла - это я, - сухо сообщила Клара. - И не я. Я не знаю, какое имя мне дали родители. Не знаю, где родилась и когда. Мне было пять или шесть лет, когда меня украли - такова моя история для чувствительных натур и когда нужно выклянчить побольше деньжат. Для циничных, вроде тебя и меня - когда нищенствующие родители продали свою дочурку, не имея средств на ее содержание и надеясь, что подле цирковой арены ей будет лучше, чем в канаве. Не самая худшая судьба. Я могла бы попасть в веселый дом или частный приют. Там бы я точно не выжила, - она залпом допила твириновку. - Но я угодила в труппу господина Фамке.
- Фамке? - фамилия пробуждала смутные ассоциации, но Даниэль никак не мог вспомнить, в связи с чем. - Фамке, Фамке… Я слышал это имя, но где?
- Белый Паяц, - любезно подсказала Клара. - Господин Фамке переименовал свое заведение и взял себе новый творческий псевдоним спустя лет пять после того, как я угодила к ним на жительство. Прежде мы были просто скромным цирком господина Фамке и компаньонов. Странствующим балаганом со зверинцем. До того, как наш хозяин повелся на сладкую приманку и заключил соглашение с власть имущими. До того, как в его голове завелись хищные черви, пожравшие все хорошее, что там было. До того, как он сошел с ума и вообразил себя истинным порождением тьмы, а нас - своими подданными. До того, как Паяц собрал Колоду и раскинул карты на золотых опилках арены, гадая на кровь и смерть.
- Караван Бубновых Тузов, - Данковский едва справился с настойчивым желанием опасливо отодвинуться вместе со стулом подальше от хрупкой девушки в черном свитере и хвостиком рыжих волос на затылке. Вспомнил афишу в Башне и свои подсчеты: - Выходит, ты провела там больше десяти лет?
- Прекрасные юные годы! - с наигранным пафосом провозгласила Самозванка, приложившись к кружке. - Полноценное образование. Маски на выбор - Габриэла, Валентина, Еванжелина, Каролина! Фокусница, престидижитатор, чтение мыслей, гипноз, ответы на любой вопрос публики. Танцы на острие ножа. Стрельба по движущимся мишеням. Провинциальные города, похожие друг на друга, как две капли воды - и ничуть не отличающиеся от этого. Знаешь, отчего полиция и жандармы никак не могли изловить Паяца и его труппу?
Она подалась вперед, наклонившись над столом и глядя на Даниэля выпуклыми, нездорово блестящими глазами:
- Все эти уважаемые отцы городов, честнейшие мэры, безупречные главы гильдий, полицмейстеры, жандармские капитаны, губернаторы и прочая шушера… Которые шумно порицали нас, рыдали вместе с родителями похищенных детей и требовали публичной казни Паяца! Они были намертво повязаны с нами одной веревочкой. Веревочкой крови и зрелищ. Специфическими услугами, за которыми они украдкой таскались на наши стоянки. Ночными представлениями для избранных. Да они сами тащили Паяцу ворованных младенцев - лишь бы Караван задержался еще на денек, лишь бы они получили возможность безнаказанно ублажить свои страстишки!..
Клару затрясло. Серые глаза налились дурной зеленью неизбытой, застарелой ненависти.
- Паяц сходил с ума от вседозволенности. Он гнал нас все вперед и вперед, больше не заботясь о том, чтобы не оставлять улик. Выискивал одаренных, талантливых, просто красивых детей и похищал их - чтобы потом передать своим покровителям. О нет, они не задерживались у нас в труппе! Их увозили, увозили в Столицу и другие города, в закрытые школы и пансионаты, отдавая особым учителям и готовя к особой судьбе. Судьбе быть щитом Императора, его глазами и ушами. Быть неуловимыми тенями, убивающими во имя Родины и никогда не выдающими своих секретов. Безупречными, безукоризненными, совершенными! - она захлебнулась криком. Бакалавр ухватил ее за запястья, силой заставив повернуться к себе. Его кружка опрокинулась, настойка потекла по столу.
- Клара. Клара, все давно закончилось. Каравана больше не существует, - несколько раз терпеливо, негромко повторил Данковский. Он искренне сочувствовал этой девушке с искалеченной судьбой, но на ум невольно лезли статьи, смаковавшие подробности чудовищных преступлений Бубновых Тузов и красочно описывавшие бойню в Степи. Никто из журналистов не бросил камня в добропорядочных горожан и не решился вслух задать вопрос: какое чудо позволяло Белому Паяцу и его сообщникам раз за разом ускользать из облав?
Человек, знавший правду, сидел перед ним в зачумленном городе. Но что теперь ему проку с этой правды? Он не может стать обвинителем, не может поведать истину остальным.
- Они так боялись, что однажды свихнувшийся Паяц заговорит, - низким, вибрирующим голосом произнесла Самозванка. - Гнали нас, пока мы не пришли сюда. В Город, находящийся слишком далеко, чтобы власти смогли протянуть к нему руки. Где обитали Хозяйки, чародейки, сплетающие гобелен из нитей сказки и реальности. Паяц думал, мы сможем запугать их и вынудить помочь нам. Он бросил им вызов, Королевы Каравана против Хозяек. Мы победили, но… - она медленно развела руками, - но заключенный договор не был исполнен. Мужчины Города не позволили нам уйти. А потом явилась Серебряная Бригада - нет, Пепел тогда еще не был ее генералом и командующим, он был всего лишь многообещающим штабс-капитаном, давшим команду: «Пли!». Они… - глаза Клары остекленели, - они расстреляли нас. Всех, без разбору. Зверей и детей. Колоду и артистов. Убийц и невинных. Мы пытались убежать в Степь. Я и Стефан, мой валет червей, мой любимый. Мы и те из циркачей, которых нам удалось собрать. Мы бежали, земля горела у нас под ногами, а ночь ревела за спиной. Мы умерли той ночью, - она сморгнула, прошептав: - Разве я просила такой судьбы? Я не совершала никаких преступлений. Я была просто циркачкой, которой не повезло попасть к безумцу. Магия не могла помочь нам, люди не хотели помочь нам. Мертвецов сбросили в выкопанные рвы, засыпали землей и ушли. А потом я очнулась, - она высвободила руку, взяла бутыль, жадно отхлебнула из горлышка. - Я выбралась из могилы и осталась одна. Они были моей семьей, а теперь у меня не было никого. Их боль и страдание вошли в меня. Там, в степи, над их могилами, я поклялась отомстить. Отомстить всем, кто был повинен в нашей гибели. Я проклинала Город - и что-то ответило мне. Древнее и злое, погребенное там, то, что степняки называют Шабнак-Адыр. Она поцеловала меня и я стала чем-то бОльшим, чем чудом выжившая в бойне девчонка из Бубнового Каравана… Не веришь?
Она встала, оттолкнув стул и резко выкрикнув:
- Смотри! Я ведь даже не скрывала, кто я! Я - Самозванка, у меня нет своего лица, нет облика, нет ничего! Пустой сосуд для тьмы внутри! Я Агнесса! - с ее лицом и телом что-то происходило, она менялась, оставаясь прежней и приобретая новые черты с каждым новым именем, брошенным, как камень в лицо тех, кого так ненавидела Клара. Лампа раскачивалась, тарелки звенели на подскакивающем столе, спертый воздух в комнате наполнился запахом гниющих растений. - Я Ольга! Я Реми! Я Артур! Я Симона! Я…
- Ты Клара, - это было единственным способом остановить нарастающее безумие, который пришел в голову Даниэлю. Схватить ее в охапку и держать, ощущая, как неведомая сила рвет хрупкое человеческое тело изнутри. - Ты Клара. Ты только Клара и больше никто. Прости нас. Пожалуйста, прости нас за то, что мы сделали.
- Что? - девушка обмякла, недоуменно уставившись на Данковского. - Что ты сказал?
- Прости нас, - повторил бакалавр. - Прости, если можешь. Мы заслужили твою ненависть.
Клара открыла рот. Закрыла. Почти беззвучно всхлипнула. Должно быть, еще никому не приходило в голову попросить у нее прощения. Она жила с демоном внутри, она была убийцей и пособницей убийц - и оставалась маленькой одинокой девочкой, стоявшей на коленях в Степи под равнодушным небом с тысячами звезд.
- Я не договорила, - мерным, ровным голосом произнесла Клара. Мягко высвободилась, поставила на место упавшие предметы, села, сложив руки под головой. – Вот так я стала другой. Самозванкой. Я вышла к железной дороге, забралась в пустой товарный поезд и уехала. Потом до меня дошли слухи, что одна из Хозяек, Черная Нина, умерла, не выдержав угрызений совести. Ее подруга, Виктория, так грустила по ней, что сама свела себя в могилу. Катерина больше не была Видящей, а Оспина из Уклада навсегда разуверилась в силе чудес. Я же добралась до Столицы и превратилась в Реми Шенье, начинающего актера. Мне нравилась эта маска и его облик, ведь в сердце своем я оставалась циркачкой и актеркой, - Самозванка вымученно улыбнулась. – Я подыскала себе приятельниц, уроженок Города, провинциальных девчонок, бредивших театром и приехавших с надеждой поступить в какую-нибудь труппу. Анну Ангел и Марину Вербу, двух погодок, двух неразлучных подруг. Марину, которую Паяц наверняка с удовольствием прибрал бы к рукам, так ярко сиял ее талант. И Анну, завистливую, тихонькую, шепелявившую Анну – не лишенную талантов, но такую невыносимо пресную на фоне своей подруги. Я сказала Анне, что знаю способ научить ее петь, танцевать и играть столь же прелестно, как и Марина – правда, не совсем обычный. Согласна ли она помогать мне и слушаться меня? Анна даже не раздумывала. Мы учились у репетиторов, выдержали конкурс и поступили в малый драматический – все трое. Марина отправилась обратно в Город – продавать свой дом… и не вернулась. Мои уроки пошли Анне на пользу. Она заворожила свою подругу, внушив ей стремление покончить с собой, и завладела искрой ее таланта. С каждым днем Анна становилась все прекраснее, ее голос улучшался, а амбиции росли.
Клара устало прикрыла глаза, медленно вращая меж ладоней кружку. Рассыпанные кусочки причудливой мозаики занимали надлежащие места, выстраиваясь согласно законам логики - универсального шаблона мира, доселе служившего бакалавру верой и правдой.
Ветхий дом содрогнулся под ударившим в стену порывом ветра. Усиливаясь, по черепицам замолотили дождевые капли. Бакалавр и девушка по прозвищу Самозванка смотрели друг на друга, разделенные круглой столешницей бывшего столика для игры в ломбер.
- Говори дальше, - очень вежливо попросил Данковский. - Я слушаю.
- Анна стала звездой театров варьете, она пользовалась успехом у мужчин, но этого ей было мало. Она жаждала бОльшего, нежели громкий успех на подмостках. Как-то ей довелось свести знакомство с полковником Пеплом, он вскружил ей голову – и Анна пошла за ним. Сделалась его сотрудницей, агенткой, шпионкой – все эти игры в рыцарей плаща и кинжала просто сводили ее с ума. Мне это тоже шло на пользу, теперь я всегда была в курсе закулисных дел в Столице. Анна работала с Пеплом на Белом Побережье, ей не было равных в искусстве провокаций – и лелеяла мечты прибрать генерала к рукам. Сделаться самым законным образом из Анны Ангел госпожой Анной Пепел. Она его боготворила, а генерал, когда был в настроении, ей подыгрывал, поощряя ее надежды. Однажды Анна под большим секретом сообщила мне, что власти всерьез намерены разобраться с Городом, с этой огромной патологией. Город уже сколько лет был как бельмо на глазу, как кость в горле – и у властей, и у Церкви. Все попытки столичных ученых разобраться в его тайнах, разложить их по полочкам и пронумеровать оказались бессильны. Город жил, год за годом балансируя в шатком равновесии трех враждующих семейств, порождая новых Хозяек и рассылая по всей стране отличную колбасу. Этому было решено положить конец.
Она перевела дух и заговорила медленнее, пальцами выбивая на столешнице незамысловатый мотивчик в такт словам:
- Пепел, исподволь подталкиваемый Анной, перевел планы касательно смены власти в Городе из область теоретизирований в область практики. Ключевые роли на начальной стадии его замысла отводились Анне Ангел и Ольгимскому-младшему. Я знала о его слабости - и Реми сошелся с ним, покорив его душу. Влад с рождения ненавидел цепи, приковавшие его к фабрике. Общение с Шенье стремительно усугубляло его стремление обрести свободу и независимость. Мне даже не требовалось лишний раз подталкивать его в нужном направлении. В конце лета Анна и Влад с шиком прикатили из Столицы в Город. За ней, опять в товарном вагоне, как полагается бродяжке, добралась я. Анна принялась за дело, обрабатывая Семьи, успешно подводя ситуацию к кризисной: три Семейства были готовы вот-вот впиться друг другу в горло. Я по мере сил помогала ей и ждала. Ждала середины сентября, дня гибели Каравана. Ночью я пришла на Курганы и воззвала к Шабнак. Ее время пришло. Время моей клятвы отомстить Городу – всему Городу. Шабнак согласилась - еще бы, смерть - ее стихия. Она не могла только тронуть детей – детей хранила их невинность, через эту черту не могла переступить даже она. О, как она была счастлива, безумная тварь - и я вместе с ней… Планы Пепла летели ко всем демонам, я получила то, что хотела – заманила сюда и его, и Серебряную Бригаду. Я смотрела на всю эту суету перед ликом Чумы, и каждая смерть наполняла меня радостью. Семь лет я ждала, пряталась и готовилась. То, что в нашу игру вмешались новые участники - ты и Бурах - лишь добавляло происходящему остроты и непредсказуемости. Вы так отчаянно старались понять происходящее, найти выход, спасти Город. Хочешь теперь плюнуть мне в глаза и сказать: «Сгинь, чудовище!»
- Не хочу, - после долгого молчания, заполненного унылым ревом ветра за стенами, произнес Даниэль. - Я перестал понимать, что есть зло, а что добро, кто прав, а кто виноват. Кто знает, как бы я поступил, окажись на твоем месте и пройдя через испытания, выпавшие тебе. Я… - протянув руку, бакалавр накрыл ладонь Самозванки своей, стараясь говорить как можно искренней и проникновенней: - Я… я люблю тебя, Клара. Такой, какая ты есть. С демоном в твоей душе. Любовь с первого взгляда - еще одна вещь, в существование которой я не верил. Оказывается, она бывает не только в глянцевых романах. Утром мы выберемся отсюда. Может, даже будем счастливы. Мне бы этого хотелось. Правда.
Мерцающие, кошачьи глаза Самозванки полыхнули недоверчивой радостью, заставив совесть Даниэля скорчиться в предсмертных муках. Мерно гудела керосинка. Снаружи бесновался ветер, оплакивая души погибших от Песчаной Язвы.
* * *
Она была такой маленькой и хрупкой. Металась по постели, извивалась и стонала так сладко, что сердце заходилось от восторга.
Может, ее губы и тело лгали. Может, нет. Бакалавру не хотелось думать об этом.
Он вошел в разверзнутые врата, горячие и тесные, и ему были рады. Ему дарили наслаждение и экстаз любви, не требуя ничего взамен.
А потом Клара разрыдалась, горько и безнадежно, словно потерявшийся ребенок, промочив наволочку и край одеяла. Даниэль не пытался ее утешать, просто обнимал, терпеливо дожидаясь, когда копившиеся столько лет слезы иссякнут.
Жалобные всхлипы становились все тише и тише. Дыхание выровнялось. Самозванка, девушка без имени, девушка-Чума, заснула, свернувшись в комочек под вытершимся лоскутным одеялом, на скрипучей кровати, в городе, охваченном предсмертной агонией.
Стараясь не разбудить ее, Даниэль выбрался из-под одеяла. Будильник на столе, который они завели на пять часов утра, с тем, чтобы собраться и выйти в путь, показывал без четверти полночь. Бакалавр подобрал с пола свою одежду, на цыпочках выбрался на кухню, плотно закрыв за собой дверь.
В мятой пачке оставалась последняя сигарета - символ из числа тех, которые Данковский научился узнавать и истолковывать. К сожалению, он слишком поздно постиг это загадочное искусство. Даниэль раскурил сигарету, дешевую и скверную, выпрошенную еще у покойного Сабурова, и уселся верхом на табурет, рассеянно созерцая перемещение стрелок на наручных часах, уцелевших в стольких передрягах. Хотя натопленная Кларой печурка не успела остыть, Данковского бил мелкий, леденящий озноб. Приложив тыльную сторону кисти ко лбу и щекам, он убедился в том, что температура его кожи далека от нормальной. В кончиках пальцев ощущалась раздражающая непреходящая щекотка. Хотелось пить, но малейший глоток отзывался в глубине горла саднящей болью.
Бакалавр слишком часто наблюдал эти признаки, чтобы ошибиться.
Он был слишком здравомыслящим человеком, чтобы обманывать самого себя.
Данковский курил, глотал горький дым, смотрел на часы.
«Все правильно, - убеждал себя Даниэль, с преувеличенным вниманием следя, как тлеет, обгорая, тонкая папиросная бумага. - Я объявил себя верховным судьей и приговорил Город к смерти. Живых и умирающих. Пушки заговорят не утром, но в полночь. Я не имею права избегать общей участи. Мой приговор - мне и видеть его исполнение. Моя судьба - умирать, держа за руку виновницу всех бед. Она не должна ускользнуть. Мне жаль ее, и единственное, чем я мог облегчить ее участь - попросить у нее прощения. Она умрет ни о чем не подозревающей. Видящей сны о своем призрачном счастье».
Он вновь покосился на циферблат. Минутная стрелка неторопливо ползла от деления к делению.
«Я выбрал будущее, принеся в жертву прошлое и настоящее. Я, всегда считавший себя скептически настроенным ученым, преданным слугой логики и разума, в итоге выбрал чародейскую башню на стыке миров и поселившихся там детей. Я не увижу созданного ими мира, но мне хочется верить в то, что он будет лучше этого, оскверненного нами, взрослыми. Да, во имя этого я стал убийцей. Пли - и вокруг одни дымящиеся руины. Да уж, съездил с визитом в отдаленный провинциальный городишко…»
Он умертвил сигарету в блюдечке, в компании с заплесневелым огрызком яблока. Вернулся в комнату. Не раздеваясь, прилег на постель, зажмурившись и уткнувшись лбом в плечо Клары. Девушка пошевелилась во сне, пробормотав что-то неразборчивое.
«Скорее бы. Как невыносимо ждать. Хорошо бы она не проснулась от грохота».
Даниил Данковский задремал. Низкий шелест летящих к Городу снарядов вплелся в его смутные грезы, став мирным жужжанием шмелей над летней Степью. Степью, где вздымалась сияющая внутренним огнем Башня-Многогранник.
Июнь 2006 года, Райвола - январь 2010 года, Спб.
Оглавление.
@темы: фанфики