Дети покинули Сгусток перед рассветом. Ушли на редкость организованно, без неизбежного в больших подростковых компаниях шума, перебранок и смешков. Шаги в коридоре флигеля разбудили бакалавра, и он вышел посмотреть на этот удивительный исход. Дети уходили, сбившись в маленькие стайки, по трое-пятеро растворяясь в желтоватом тумане, окутавшем Город, превращаясь в маленьких призраков. Данковский не представлял, отчего они выбрали в качестве убежища столь странное место, как Многогранник, но сознавал, что переспорить их невозможно. Вчера подростки собрались в доме Капеллы, чтобы принять окончательное решение. Сегодня они его выполнили, и мнение родителей, родных, преподавателей, любых взрослых больше не имело для них значения.
Население Города разделилось на тех, кому уже исполнилось пятнадцать и тех, кто не достиг этого рокового возраста. Разделение было полным и бесповоротным. Дороги младшего и старшего поколения навсегда разошлись. Взрослые отступили перед Чумой, и она уводила их из жизни одного за другим. Перед детьми, похоже, отступила Чума. Но они уходили сами. Из городских кварталов – в башню Стаматина. Из прежней жизни… в новую?
Данковский стоял на крыльце опустевшего особнячка Капеллы, глядя вслед исчезающим в тумане фигуркам. «Там же полно заразы, в этом тумане. Воздушно-капельные конгломераты, верная смерть. Впрочем, детей она не берет. Невероятно, непостижимо, но факт. Ева!.. если она выйдет из дома… Да нет, Ева, наверное, еще не вернулась. В такую рань, в этом тумане, она не рискнет одна идти через Город. А я рискну? Я соприкасался с Песчанкой так плотно и так часто, как, наверное, никто из жителей Города, кроме разве что Бураха, Рубина и служителей-мортусов. Пока, слава уж не знаю кому, обошлось… Ласка говорила что-то о моем иммунитете… рискну».
Даниэль размышлял над идеей отправиться на Станцию. Если предвидение Капеллы истинно, он вскоре увидит и услышит приближающийся экспресс. Телеграфная станция разрушена, связи со Столицей нет. Прибывшие руководители Санитарного Корпуса будут настоятельно нуждаться в свежей информации. Много ли в Городе живых и заболевших, какие кварталы в первую очередь нуждаются в помощи, где разместить прибывших медиков и развернуть полевой госпиталь. Не исключено, вместе с Корпусом прибудет кто-нибудь из его знакомых, выпускников или преподавателей Имперской Академии. Будет неплохо, если их встретит осведомленный человек, способный быстро и толково ввести новоприбывших в курс дела.
«Пойду на Вокзал», - Данковский спустился к набережной Жилки, свернув вверх по течению. Река неспешно текла меж пологих берегов, заросших лопухами и полынью, побитых первыми заморозками. Поднявшийся утренний ветер, слабый, холодный, шевелил листья на мостовой, помаленьку разгоняя туман. Пахло застоявшейся сыростью и гарью - должно быть, догорал вспыхнувший вчера днем Госпиталь. Бакалавр дошел до конца каменной набережной, протиснулся между прутьями решетки на территорию примыкавших к реке Складов. Впереди показались очертания перекинутого через Жилку железнодорожного моста, по которому бежала узкоколейка к Термитнику. Горожане прозвали мост Медным. За ним начиналась та часть Складов, которой владели Двудушники, шайка Ноткина.
читать дальшеПод опорой моста дымил жиденький костерок. У костра сидели подростки, четверо не то пятеро – едва завидев их, Даниэль поспешил укрыться за остатками старой кирпичной стены. Не из осторожности - хотя все мальчики были вооружены, кто обрезом армейского карабина, кто изящной охотничьей винтовкой, явно из коллекции Георгия Каина – но от неожиданности. Почему они здесь, если все уцелевшие подростки Города этим утром стекаются к Многограннику? Кого-то ждут? Кого?
Мальчишки выглядели совершенно спокойными. Один ворошил веткой в золе, у другого в руках появилась гитара, и бакалавр с изумлением услышал струнный перебор.
…Когда закончилось все, мы осознали, что остались ни с чем.
Генералы делили победу за нашим плечом.
Мы стояли на коленях в храме среди тысяч свечей,
Благодарили небо за право пожить еще.
Корабли уходили без нас, нас не брали на борт,
А в газетах писали, что каждый уцелевший герой.
Нашим домом, похоже, надолго становился порт,
И рада нам была только та, что звалась Сестрой…
С гитарой парень обращаться умел, а голос у него был детский, ломающийся, хрипловатый. Данковский, стараясь не шуметь, сполз спиной по кирпичной кладке, присел на корточки. Ему вдруг зверски захотелось курить – до сведенных скул, до дрожи в пальцах. Эту песню он знал. За нее в свое время исключали из Университета с «волчьим билетом». И уж никак не тринадцатилетнему парнишке ее петь.
…Неотправленные письма, как испуганные птицы в силках,
Ломали крылья, пропадая в почерневших лесах
Старуха выносила мертвых на костлявых руках,
Живые теряли разум, заглянув ей в глаза.
Мы стояли по горло в трясине, улыбаясь весне,
Мы глохли от взрывов, мы видели вещие сны,
Мы сжигали деревни, и плавилось солнце в огне,
Мы знали слишком много такого, чего знать не должны…
Певец прервался, закашлялся, сипло попросил:
- Стрижик, дай флягу. Горло промочу.
В утренней хрупкой тишине все звуки различались совершенно отчетливо. Забулькала фляга. Другой голос спросил:
- Это про Белый Берег, да? Говорят, жуткое дело было.
- Там, знаешь, такое было… - задумчиво произнес третий. – Что там было – про то в газетах не напишут, а хоть и напишут, да соврут. Говорят, например, были антиправиль… Ну, в общем, мятеж против Империи. Вооруженный и оплаченный этими… конфедра… ну, врагами, в общем. Которые за Горькой рекой. Только врут они все. Вот у Ярикова дяди сводный брат служил в Девятом легионе, том самом, чудом уцелел. Расскажи, Яр.
- Да я уж рассказывал, - неохотно сказал певец. – Чего рассказывать. Сводный без ноги вернулся, так и пьет с тех пор… Лучше песню докончу.
- А я не слышал! и я! – загалдели двое наперебой. – Правда, что там наемники с имперской гвардией схлестнулись? А…
- Да ничего не правда, - с досадой перебил Яр. – Газеты больше читай, в них и не такое напишут, понял? Ладно. Расскажу. Был там до войны рыбацкий городок. В войну построили порт, посадили гарнизон и военного коменданта. И вот солдаты… не гарнизон которые, а другие… никакие они были не наемники. Просто демобилизованные ветераны Девятого легиона, застрявшие в ожидании транспортов, чтобы вернуться по домам. Раненые, или которые на побывку ехали, или увечные калеки, как сводный. А у нас тогда сложные отношения были с Конфедерацией. Все ждали, с кем они союз подпишут, с нами или с теми, и велено было считать, что Конфедерация – это вероятный противник. Белый Берег сразу стал вроде как на линии фронта. Вероятный противник-то вон, рукой подать, за Горькой рекой. Дядя говорил, та река - одно название, с одного берега на другой – камнем добросить. Горькая впадает в Агатовый залив, а там и курорты, и рыбные фермы, и рыбачьи флотилии - что наши, что конфедератов - и все друг друга знают. У всякого полно родственников на другом берегу реки и по ту сторону залива. Это ж до Смуты была одна страна, ты на уроках что делал, мух хлебалом ловил или на девчонок пялился?
- А чего я-то?.. Яр, давай дальше!
- Дальше тебе… Дивинов, комендант Белого Берега, то ли умом был тронутый, то ли служака из тех, кому одну извилину фуражка натерла. Может, выслужиться хотел, кто его знает. Повсюду ему шпионы конфедератов мерещились. Как-то раз приказал обстрелять лодки, что возвращались с ночного лова. Повесил кого-то, якобы за преступный сговор - а у парня просто невеста жила за Горькой, вот он к ней каждый день и мотался на лодке туда-сюда. Конечно, местные возмущались, но до поры терпели. А потом комендант приказал конфисковать все рыбачьи лодки. Чтоб не плавали через Горькую – вроде как шпионаж в пользу врага и все такое. Лодки-то забрали, а чем людям жить? На Побережье испокон веков рыбной ловлей кормились. Земли там красивые, но под посев не годны, на них только сосна да можжевельник хорошо растут, а рожь или там пшеница - ни за что. Ну, рыбаки пошли к управе, стали свое обратно требовать. И жены рыбацкие с ними были, они ж мирно шли, не думали, как обернется. Дивинов приказывает: «Разойдись!» - они ни в какую. Тогда комендант поднял по тревоге гарнизон…
Рассказчик умолк, задумчиво перебирая струны.
- И что? – жадно спросил кто-то.
- Тут и началось, - вздохнул Яр. – Солдаты давай прикладами их мордовать, и, видать, в раж вошли. Дошло до штыков, и до стрельбы. Многих покалечили, кого и вовсе насмерть… Разогнали, в общем… Дивинов победный рапорт в столицу послал, мол, выступление враждебных агентов подавлено… А на следующий день к управе уже не только рыбаки пришли, но и легионеры с ними – поперек горла им стало такое паскудство. Оружия при них, считай, не было, разве что ножи, багры и, может, дробовики охотничьи, но умения да злости хватало с лихвой. К тому времени по всему Белому Побережью стоял дым столбом. Коменданта вздернули на фонаре, гарнизон порядком поистребили. Поостыли, ужаснулись – братья-сестры, что ж мы натворили-то? Ну, обратились в Столицу с покаянием и за справедливостью. Дали им покаяться, в полный рост, а как же, - в голосе рассказчика прорезалась горечь. - Прислали Серебряную Бригаду и полковника Пепла. Все, конец истории.
- Как это? Ну, прибыла бригада, потом-то что было?
- Ничего потом не было, Стрижик, - зло сказал певец, дернув струну. – Ни Белого Берега, ни Девятого легиона. Очень мало кто выжил, и никто в точности не знает, как именно все случилось. Говорят, была какая-то… как ее… провокация, да. Пепел приказал открыть огонь. Легионеры с горожанами вскрыли арсенал, держались два дня, но куда им с карабинами против пушек и огнеметов. Девятый расформировали вскоре после этого дела, вот только песня от них и осталась… - мальчишка повернул голову, повысил голос, окликнув:
- Мэтр, хватит прятаться! Идите к нам! – и, пока сконфуженный Данковский брел к костру, снова взялся за гитару.
Это конец войны.
Несколько лет в аду.
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде...
- почти беззвучно закончил певец.
Данковский присел у костра, подобрав полы кардигана. Мальчишки смотрели в огонь, Даниэль разглядывал мальчишек, испытывая двойственное, жутковатое ощущение от чумазых детских лиц, их взрослой спокойной неподвижности и тяжелых карабинов, лежащих поперек костлявых детских коленок.
- Водички хотите? Сладкая, ключевая? – нарушил молчание коротко, почти наголо стриженый мальчуган лет десяти - Стрижик. Бакалавр взял протянутую флягу, пил долго и с наслаждением. Вода и впрямь была удивительно чистой и вкусной.
- Мэтр, Яр правду рассказал? Про Белый Берег? - требовательно спросил Стрижик, принимая флягу обратно.
Даниэль грустно усмехнулся – в Столице прямой и честный ответ на подобный вопрос мог бы стоить ему как минимум долгой опалы.
- Правду.
- То есть, выходит, этот… Пепел, он что – целый город убил? Там ведь и женщины были, и дети, наверное? И их…тоже?
Солгать – невозможно, утешать – нелепо, подумал Данковский. Эти дети с недетскими лицами за последние три дня видели больше смерти, чем иной взрослый за всю свою бестолковую жизнь.
- Да, Стрижик. Насколько мне известно… из неофициальных источников… вполне достоверных… было около двух тысяч погибших. Вероятно, среди них были и дети.
- Так почему ж ему самому до сих пор лоб зеленкой не намазали?! – взвился рыжий паренек, сидевший справа от бакалавра. – Еще и генералом сделали такую сволочь!
Данковский обнаружил, что ему тоже хочется смотреть в огонь. Это было куда приятнее, чем смотреть в яростные глаза рыжего мальчишки. Странно, но, когда схожие вопросы задавали в Столице – студенты-вольнодумцы, после третьей кружки, в тесном «своем» кругу, понизив голос и с оглядкой – ответить было не в пример легче.
- Потому что потому, Вьюн, - сумрачно отрезал гитарист. – Зачем хозяину злая собака? Чтоб на людей науськивать.
- А Пепел, значит, чтоб города жечь, - выдохнул Стрижик. – Оттого и Пепел. Вот и к нам…
- Язык без костей! – страшным голосом рявкнул Яр. Стриженый парнишка втянул голову в плечи. Повисла неловкая пауза.
- Пепел – это не прозвище. Это его настоящая фамилия, - сказал бакалавр, пытаясь сгладить неловкость. – Просто так совпало. Послушай, Яр, эта песня… Знаешь, это не самая популярная песня. Где ты ее слышал?
- Стаматин пел, - пожал плечами мальчишка. Угрюмоватый, ширококостный, со степняцкими чертами скуластого лица, в своей команде он явно был за старшего – и по возрасту, и по авторитету. – Не Творец. Брат его. Анархист который. Он с нами часто вожжался – песням учил, стрелять учил, ножики кидать. Рассказывал… о разном. Хороший был человек, упокой Степь его душу.
- Откуда ты знаешь, что он умер? – удивился Данковский.
Подросток вновь неопределенно повел плечами и не ответил ничего. Чахлый костерок угасал, стреляя редкими искрами. Рыжий Вьюн отошел к реке и стоял у самой воды, время от времени швыряя в воду камешки. Кургузый винтовочный обрез неуклюже болтался у него на плече.
- А почему вы здесь? – в свою очередь поинтересовался Яр. – Мы-то понятно. Капелла велела встретить-проводить кой-кого. Вы тоже, что ли, встречаете?
- Встречаю, - признался бакалавр. – Эшелон Санитарного корпуса.
При этих словах подростки, сидевшие у костра, обменялись быстрыми взглядами. Несмотря на то, что ни один из них не двинулся с места и даже не переменил позы, у Данковского вдруг возникло странное чувство – словно вокруг него мгновенно возникла зона отчуждения. Так чувствует себя человек, ляпнувший нечто совершенно неуместное в тесной компании посвященных. Он собирался тут же разъяснить эту странность, но в эту секунду Вьюн коротко свистнул в три пальца и крикнул от воды:
- Идут!
…Вдоль речного берега со стороны Вокзала шли трое - высокий мужчина и двое детей. Мужчина шагал слишком быстро и широко, чтобы дети могли поспевать за ним. Им приходилось почти бежать, но это не мешало подросткам наперебой убеждать мужчину в чем-то - и создавалось странное впечатление, что взрослый бежит от детских упреков.
Когда они поднялись на откос узкоколейки, Даниэль без труда признал всех троих - менху Бураха, мастерицу кукол Миши и Таю Тычик из Термитника, маленькую хранительницу Уклада. Тая была расстроена до слез и шмыгала носом, Миши хмуро косилась по сторонам, а Бурах…
Артемий Бурах пребывал здесь - и где-то в другом месте. В очень скверном месте, куда он попал против своей воли, где ему не хотелось оставаться, но у него не было иного выхода. Он глядел на мир покрасневшими глазами, обведенными багровыми тенями усталости, нервно топтался на месте, не зная, куда девать руки - крупные руки с сильными и ловкими пальцами прирожденного хирурга.
С гаруспиком Данковский не сталкивался уже три дня, довольствуясь неопределенными слухами о том, где пребывает и чем занят менху, зловещий Потрошитель, чья вина так и не была определенно доказана. А теперь они случайно встретились на Медном мосту, на узкоколейке, чьи истертые множеством тяжелых вагонеток рельсы успели потускнеть и поржаветь от дождей. И Данковский втайне обрадовался - в конце концов, Бурах, как и он сам, прибыл из Столицы. Он заканчивал тот же Университет, что и Даниэль, они не раз сталкивались в анатомическом театре и на лекциях, в популярном среди студентов и преподавателей кафе «Фолиант», в книжных лавках и на общих семинарах - хотя друзьями так и не стали. Уроженцу Столицы и горожанину до мозга костей Данковскому провинциал Бурах казался угрюмым и замкнутым, слишком сосредоточенным на занятиях в ущерб простым радостям жизни - о которых, казалось, молчаливый степняк из отдаленного городка и не подозревал.
Наверное, судьбе показалось ужасно забавным свести их здесь, на степном краю земли, в умирающем городе.
- Ты-то мне и нужен, - выпалил менху, не успев толком перевести дыхание после стремительного подъема по осыпающемся откосу. - Спасай. Я забыл, что обещал держать ее в курсе дела, и теперь Лилич наверняка собственноручно заводит и расставляет взрыватели. Беги в Собор. Скажи Инквизитору, чтобы не трогала Многогранник. Пусть выставляет около него караул, пусть сама стережет рядом, если хочет - но чтобы она забыла о своей идее взрыва.
- Какого взрыва? - оторопел от подобного натиска бакалавр.
- Инквизитор хочет разрушить башню, - влезла с пояснениями Тая.
- Зачем?! - Данковский почувствовал, что ему необходимо сесть. Все равно куда, хотя бы даже на холодные рельсы.
- Она считает, что таким образом очистит воду Горхона от заразы, - раздраженно отмахнулся Бурах. - Она права и одновременно глубоко заблуждается. Ее надо остановить. Хотя бы на время. На несколько часов. Потом - пускай взрывает. Мне позарез нужны эти несколько часов! - светло-зеленые глаза менху горели беспомощной злостью, вызванной невозможностью растолковать все по порядку. - Пожалуйста, поговори с ней. Убеди. Может, она тебя послушает. Отдай ей… - он торопливо захлопал себя по многочисленным карманам куртки. Миши толкнула его локтем в бок и молча протянула бакалавру несколько плотно закупоренных пробирок, вложенных в станок-переноску. - Ага, вот они где. Скажи - я сделал панацею. Ее катастрофически мало, но теперь у меня есть методика. Через час, когда мы закончим одно дело, вакцины хватит на всех, - он в отчаянии взглянул на Таю Тычик. Девочка помотала головой. - Н-ну, я думаю, что хватит…
- В Многограннике - дети! - Данковский наконец смог вставить в поток бессвязных просьб и невнятных объяснений гаруспика свое слово. - Капелла увела туда подростков Города. Вбила себе в голову, что в этом их спасение, а остальные поддержали ее! В башне сейчас около трехсот детей - здоровых, не зараженных Язвой детей!
Менху длинно и заковыристо выругался. Подростки встревожено смотрели на двух взрослых. Миши теребила куклу, в балках Медного моста тоненько посвистывал ветер, журчала речушка.
- Тем более беги в Собор, чего ж ты в землю врос? - взревел менху. - Беги и останови ее!
- Пойдем вместе. Вроде она склонна более прислушиваться к тебе, нежели ко мне, - предложил Даниэль. Судя по выражению лица, гаруспик отчаянно колебался перед выбором и в конце концов принял решение:
- Не могу, Данковский. Хоть убей - не могу.
- Но почему?
- Мы идем на курган Раги, - непреклонно заявила Тая. - Артемий будет проводить ритуал Кледы.
- Нашли время заниматься шаманством! - не выдержал Даниэль.
- Вовсе никаким не шаманством. Это его долг! - разозлилась девочка.
- Тая, довольно, - устало попросил Бурах. - Я дал тебе слово. Не вынуждай меня сожалеть о сказанном, - Тая осеклась и испуганно прикрыла рот ладошкой. - Данковский, ты выполнишь мою просьбу? Слушай, а на кой ляд тебя вообще понесло в Степь?
- Я ждал поезд, - признался бакалавр. - Санитарный Корпус. Капелла сказала, мол, эшелон приближается и сегодня утром прибудет на станцию. Я решил выйти им навстречу, обсказать, как тут и что… Думал, вдруг там будет кто из моих однокашников?
- Это не Санитарный Корпус, - подала голос молчавшая до сих пор Миши. - Это… как его… мобильная бригада. Серебряная Бригада под командованием генерала Пепла. Это совсем не врачи. Это истребители. Они везут с собой пушки, а не лекарства. Большие пушки на платформах.
- Что?! - у Данковского сорвался голос.
- Вот-вот, - мрачно согласился Бурах. - Она уже часа три твердит об этом. Говорит, ей куклы нашептали, - он пожал плечами. - Я ей верю. По-моему, все дети в Городе знают об этом - а мы понятия не имеем, что к нам приближается - спасение или гибель. Поэтому я и тороплюсь. Так ты сходишь в Собор? Поговоришь с Лилич?
- Д-да, - бакалавр заставил себя мыслить здраво, не поддаваясь внезапно нахлынувшей панике. - Конечно. Отдать вакцину, убедить Инквизитора не трогать Многогранник. Дождаться твоего возвращения.
- Правильно. Спасибо. Удачи тебе, - Бурах сделал неловкое, судорожное движение, словно намеревался по привычке пожать бакалавру руку на прощание, но сразу передумал - то ли опасаясь заразы, то ли боясь наградить собеседника чем-то похлеще Чумы. Сделал несколько шагов по шпалам, остановился и окликнул: - Данковский! Мэтр, тебе, часом, не приходило в голову одно простое соображение - все так и было задумано, с самого начала эпидемии? Никто не собирался присылать сюда никаких врачей, напротив, они просто ждали часа, когда мы тихо-мирно передохнем? А мы все трепыхаемся и трепыхаемся, назло судьбе! - он зло рассмеялся, как закаркал, и быстро пошагал через Медный мост. Девочки припустили за менху - похожие на маленьких, но яростных фурий, богинь неотвратимого возмездия. Яр с дружками деловито затоптали костерок, похватали карабины и ружья, и тоже поспешили следом.
Гитару они оставили, прислонив инструмент к каменной опоре железнодорожного моста. Струны чуть подрагивали - и Данковскому стоило большого труда убедить себя в том, что струны дрожат сами по себе, а не от вибрации рельсов под приближающимся тяжелым составом, грохочущим на стыках.Глава 20.Оглавление.