Особенно сильно твирь начинала пахнуть к осени. Терпкий, щекочущий обоняние запах отцветающей травы густыми волнами приходил с равнины, облаком накрывая Город.
Окно в кухне Омутов, ветшающего особняка на западной окраине, выходило в степь. Золотисто-рыжая, колышущаяся под ветром, она тянулась до самого горизонта.
В детстве маленькая Ева была твердо уверена: в мире есть только Город и окружающая его бесконечная Степь. Теперь она знала: густо заросшее диким разнотравьем плоскогорье тянется от силы на полсотни лиг к югу, сменяясь затем лесополосой, выходящей к Белому Побережью. Газеты писали, что Сенат ведет диспуты о том, сколь нелепо оставлять такое количество плодородной земли без обработки. Дескать, давно пора истребить заросли твири, годной только на изготовление дурманных зелий, распахать Степь и засеять полезными культурами. К примеру, рожью. Или ветвистой морозоустойчивой пшеницей.
Наверное, это было бы правильным решением. Но Ева не могла представить себе осени без вяжущего, нежного аромата твири в холодном воздухе. Как не могла представить себя где-то, помимо Города. Месяц назад, когда еще не появились кордоны и ходили поезда, у нее была возможность уехать. Она даже собрала чемоданы и списалась с родственниками в Столице.
Последний «Северный экспресс» ушел без нее. Друзьям она сказала, якобы проспала отправление. Все покивали, понимая: Ева просто струсила.
Она вытерла руки передником и покосилась на плиту. На противне желтоватыми кувшинками распускались меренги. Раньше она пекла к чаю два или три десятка пирожных. Теперь с мукой стало трудно - как, впрочем, и с любыми другими продуктами - и она слепила всего шесть штучек. По одной на каждого гостя. Еще к столу будет подана половинка буханки хлеба и самую малость прокисшее варенье. Пир на весь мир.
читать дальшеСквозь открытую форточку долетали приглушенные детские голоса. Отодвинув застиранную занавеску, Ева выглянула в окно. На заднем дворе Омутов была разбита площадка для игр: песочница, ржавеющий скелет горки, скрипучие качели на цепях, карусель и бассейн, никогда не знавший воды. Пятнадцать лет назад она играла на этой площадке. Десять лет назад - верила, что здесь будут играть ее дети. Пять лет назад Ева Ян окончательно смирилась с мыслью, что ей никогда не придется кричать в открытую форточку: «Пора ужинать!».
Так получилось. В этом нет ничьей вины.
На площадку частенько наведывались ребята из окрестных домов. Даже сейчас, в разгар эпидемии. Мальчик качается на качелях, две девчонки возятся в песочнице, возводя кособокую башню. На улице, прислонившись к чугунной ограде, за игрой наблюдает девочка-подросток, худая и голенастая. Короткая черная юбка, на тонких ногах – высокие шнурованные ботинки, черный бушлат, красная вязаная шапочка. На шее - вызывающе-алый шарф.
Увидев этот шарф, Ева недовольно поджала губы. Ей не нравилась эта девчонка-бродяжка, объявившаяся в Городе незадолго до начала эпидемии. Пришла неизвестно откуда. Живет неизвестно где. Появляется то тут, то там, но нигде не задерживается надолго. Кто она такая? Что ей нужно в зараженном Городе?
Точно ощутив чужую неприязнь, девушка за оградой подняла голову и зашарила взглядом по окнам Омутов. Ева поспешно выпустила занавеску из пальцев, словно обжегшись о ткань. Она не понимала, чего, в сущности, боится. Ну не дурного ведь глаза, в самом-то деле?
- О чем я только думаю, - пробормотала Ева. Сняла противень с огня, глянула на фарфоровый циферблат часов, потрескавшихся, с отбитым краем. В ее доме, как повсюду в Городе, стремительно приходили в негодность любые привозные вещи. Не то чтобы переставали работать или разрушались сами по себе – просто что-то с ними происходило такое, отчего сделанная на столичной фабрике дорогая, красивая вещь тускнела, выцветала и переставала радовать глаз. Словно бы они, эти вещи, старели до срока, остро ощущая свою чужеродность и молчаливую враждебность окружающего мира.
Витые стрелки показывали без четверти двенадцать. Еще немного, и заявятся гости. Обычно они собирались по субботам, но с началом эпидемии стали приходить каждый день, даже желчная Мария, даже взбалмошная Анна. Больше того – если раньше считалось нормой опоздать на десять минут или четверть часа, то теперь являлись минута в минуту или даже раньше. Потому что лучше компания в обшарпанной гостиной Омутов, чем пугающее одиночество дома. И потому что никто не знал наверняка, доживет ли до следующей субботы.
«Чаепития обреченных», - так со смешком именовала ежедневные сборища Анна Ангел. Дерзкая на язык, элегантная, яркая, шикарная Анна. Столичная штучка, актриса и певица кабаре, приехавшая навестить родные края и волей обстоятельств вынужденная остаться в Городе. Еве она нравилась - несмотря на все ее артистические заскоки. Строгая Мария Каина ее не любила, циничная и умная Люричева относилась снисходительно, кроткая Лара побаивалась. Что и о ком думает сама Анна, для всех оставалось загадкой. Ева подозревала, что актрисе просто нужна аудитория, на фоне которой она могла бы блистать. Что ж, чаепития у Евы Ян предоставляли ей такую возможность.
И, может быть, из своей комнаты наверху спустится Даниэль.
Вообще-то господина бакалавра естественных наук звали Даниил. Мэтр Даниил Данковский. Из-за особенностей местного говора его очень скоро переименовали в Даниэля. Поначалу он возражал, потом смирился.
Бакалавр жил в ее доме уже третью неделю. Когда его не было, Ева украдкой поднималась в комнату на втором этаже. Рассматривала заваленный книгами и бумагами стол. Осторожно касалась пальцем блестящего тубуса микроскопа. Собирала брошенные на пол вещи и аккуратно раскладывала по местам. Вдыхала запах Даниэля. Тосковала. Боязливо щелкала выпуклой клавишей «Пуск» на передней стенке новехонького фонографа. Оживляла прибор, вслушиваясь в чуть искаженный мембраной ровный голос.
Столичный бакалавр дотошно изучал признаки Язвы, а Ева безошибочно определяла признаки иной болезни. Под названием «Очередная безнадежная влюбленность глупой Евы Ян». Она ничего не могла с собой поделать. Она была очарована и покорена. А мэтр Даниэль видел в ней лишь еще одну возможную жертву Песчаной Чумы. Потенциальную больную, которую необходимо спасти. То, что иногда они оказывались в одной постели, ровным счетом ничего не означало. И ничего не меняло.
Встав на цыпочки, Ева достала с полки жестяную банку с облезшей позолотой. Аккуратно насыпала в чашки чай, слабо отдающий жасмином. Вздохнула. Разложила меренги по десертным тарелочкам. Расставила чашки и угощение на столе. Заглянула в тусклое зеркало, встретившись взглядом с вечно опечаленной блондинкой. Она и в лучшие времена не могла считаться красавицей, а сейчас превратилась в бледное, угасающее подобие былой Евы Ян. Только глаза и пепельные волосы еще оставались привлекательными, все остальное постепенно меркло, истаивая и истлевая. «Выцветаю, как городская безделушка, - отстраненно подумала Ева. – Как же так? Я не привозная, я местная. Кровь от крови, плоть от плоти. Мать-Степь, ну почему?..»
В глубинах дома мерно отбивали положенные удары часы. С последним «бум» у дверей забрякал колокольчик.
Маленькую темноватую прихожую Омутов заполнили молодые дамы. Поскрипывали каблуки, шуршали платья, звякали кольца на вешалке. Мария и Юлия по дороге успели повздорить и теперь обменивались завуалированными колкостями. Лара, как всегда, старалась их помирить и как всегда – безуспешно. Тихая, боязливая дочь гвардии штабс-капитана Равеля никак не могла уразуметь, как можно получать удовольствие от взаимного пикирования на грани вежливости. Каина с Люричевой, напротив, смаковали словесную дуэль, как гурман смакует редкое вино. Их показная вражда, подумала Ева, скрывает подлинную дружбу.
Анна была ослепительна, как всегда, и держалась особняком – как всегда. Едва войдя, едва скинув модное пальто и сдернув кокетливую шляпку, Анна жизнерадостно провозгласила:
- Выше нос, обреченные! У нас есть повод для радости! Ева, душечка, бокалы на стол!
Из болтавшейся на локте корзинки - раньше девушки из приличных семей держали в таких наборы для рукоделия, а теперь ходили в лавки за продуктами - она вытащила бутыль темного стекла с длинным горлышком и торжественно помахала ею в воздухе.
- «Осенняя печаль»? - ловко выхватив бутылку, Юлия близоруко сощурилась, разглядывая благородно-алый квадратик этикетки. - Десятилетняя выдержка… С ума сойти. Кого ограбила, признавайся?
- Или кому отдалась, - буркнула Каина.
- Фи, как грубо! «Ограбила, отдалась!» – заливисто расхохоталась Анна, блестя ровными жемчужными зубками. – Ничего приличнее вам уже не представить, милые мои? Позавчера выменяла на барахолке около Театра! Правда, на норковую шубку, совсем новенькую, очень приличную, но - кому она теперь нужна, эта шуба? Мы ведь все равно не дотянем до зимы, а, Мария?
- Говори только за себя, дорогая, - отрубила Мария Каина. – Я еще на твоих поминках напьюсь.
Анна скорчила обидчице безобидную уморительную рожицу, которая заставила улыбнуться всех, кроме самой Каиной. Мария как раз стояла перед мутным зеркалом, безуспешно стараясь взбить челку. Жесткие и прямые волосы младшей Каиной приводили мадам Руфину, хозяйку модного салона, в отчаяние. Они не поддавались никаким парикмахерским ухищрениям, включая крученый перманент на аммиачном растворе. До начала эпидемии городские девицы чинно разгуливали по Променаду элегантно завитыми, словно овечки с пасхальных открыток. Мария же - вышагивала, надменно встряхивая непокорной угольной гривой и принципиально отказываясь носить шляпку.
Пестрый ручеек перетек в гостиную. Гарнитур из десяти стульев, предназначенный для больших и официальных приемов, был молчаливо проигнорирован, у участников субботних чаепитий имелись свои излюбленные места. Анна Ангел забралась на кривоногий диванчик, изящно подтянув под себя ножки, налево и направо демонстрируя шелковые чулки и остроносые туфельки на шпильках. Мария Каина упруго прошлась по комнате, остановилась, скрестив руки, у окна. Скрипучую кресло-качалку приглядела Юлия, немедленно извлекшая из сумочки длинный янтарный мундштук. Лара Равель примостилась рядом с диваном на толстом пуфике. Только Ева взяла для себя из гарнитура стул с потертой репсовой обивкой, зеленой в золотую полоску, и на правах хозяйки заняла место во главе стола.
По молчаливому уговору единственное более-менее приличное кресло с темной кожаной обивкой и высокой спинкой считалось принадлежащим только и исключительно мэтру Данковскому.
В буфете сыскались бокалы старого тяжелого хрусталя, затейливой ручной работы. Хрусталь слегка потускнел, но выглядел еще вполне достойным стола и хорошего вина. Ева разыскала в ящиках штопор с бронзовой ручкой в виде русалки, трубящей в рог, неуверенно ткнула острием в желтую бутылочную пробку.
Настало время привычной игры, помогающей бояться чуть меньше – делать вид, что мир нормален, что Город за пыльными окнами Омутов живет обычной жизнью. Что нет длинных, слабо шевелящихся, стонущих рвов под стенами Термитника, телефонную станцию не сожгли, а завтра, как всегда, молочница поставит под дверь бидончик с холодным и вкусным молоком. Сегодня игра обещалась быть особенно интересной, потому что была «Осенняя печаль» десятилетней выдержки – и даже не в хмельном градусе старого вина дело, а в терпком букете, оставшемся от тех времен, когда все на самом деле было хорошо.
- Слышали новости? - Анна терпеть не могла пауз в застольной беседе. «Черт родился», - с досадой говорила она в этих случаях. Более тягостных мгновений застольной тишины она не любила разве что моменты, когда в центре внимания оказывалась не она. – У Колодцев волнения. Инквизитор опять жаждет крови. Говорят, уже состряпан приказ об аресте коменданта Сабурова, но мне что-то верится с трудом. Какой смысл его арестовывать? Чуму этим не напугаешь, а город останется без градоначальника…
- Какие волнения? – спросила Ян. Спросила больше из вежливости, потому что о беспорядках в городе узнавала от бакалавра, а тот – от коменданта. В настоящий момент Еву больше занимала неподатливая пробка «Осенней печали». Совсем ослабла, посетовала она про себя, бутылку открыть не могу. Почему же Даниэль не идет?..
- Перебои с поставкой питьевой воды, - резко, по-мужски сказала Каина. – Вода из Горхона непригодна даже для стирки. Воду доставляют из степных родников колесными цистернами. Цистерну тащат лошади. Лошади дохнут от Песчанки, также как и быки. Те и другие практически полностью вымерли.
- То есть в скором времени нас ждет не только чума, но и жажда? – уточнила Люричева, с тоской глядя на пустой мундштук. Она была страстной курильщицей. Однако тонких черных сигарет «Леди», которым полагалось бы дымиться в этом мундштуке, наполняя гостиную горьковатым гвоздичным ароматом, в Городе не осталось. В Городе вообще не осталось табака, кроме разве что контрабандистских запасов. По несчастливому совпадению, обе табачные лавки располагались в квартале Кожевенники, в Факельную Ночь сгоревшем дотла. – Очаровательная перспектива. Надо полагать, Инквизитор пресекла беспорядки в зародыше?
- Н-ну… да, - Анна в очередной раз жемчужно улыбнулась. – Отправила туда десяток ликторов с приказом стрелять на поражение. Впрочем, стрельбы не было. Вспыхнувшая из-за бочки с водой массовая драка рассосалась моментально, едва люди увидели черно-красные ликторские мундиры. Обыватели боятся Инквизитора, как чумы.
- Скверный каламбур, Анна, - Мария Каина осуждающе сдвинула узкие густые брови. – В зачумленном городе стоило бы сказать «боятся как огня». Огонь очищает, а призвание Инквизитора как раз и состоит в очищении. Человеческих душ - от скверны, тела – от болезни, общества – от преступности. Должна признать, госпожа Лилич - очень эффективный чистильщик, и ее боятся не напрасно, ибо она, в отличие от многих служителей Его, подлинный паладин Церкви. Даже ты, Анна, при всей своей невероятной одаренности, должна понимать, что такое подлинный паладин.
- Куда уж мне, - Анна, которую только что изящно назвали дурой, решила подыграть. – Что же такое подлинный паладин святой нашей матери Церкви, расскажи, будь добра?
- Механизм, - подала голос Люричева из глубин своего кресла. – Машина, наделенная почти абсолютной властью приказывать, взыскивать и карать. «Делай что должен, и будь что будет», «пусть рухнет небо, но восторжествует закон» и тому подобное. Не подкупить, не запугать, не соблазнить, не разжалобить. Можно убить, но кто на это отважится? Не зря ее прозвали Карающим Бичом.
- Отлично сказано, - одобрительно кивнула Каина. – Таким и должен быть настоящий Инквизитор.
Анна скривила губы в презрительной гримаске.
- Глядя на тебя, можно подумать, что ты ею восхищаешься.
- Именно так, - серьезно сказала Мария. – И ненавижу. Боюсь. И… мне сложно объяснить. Мне кажется, если бы она не выбрала служение Церкви, из нее вышла бы прекрасная Агатовая Хозяйка. Да, и не смейте смеяться!.. Анна, что ты смеешься, дура!..
- Потому и смеется, что дура, - небрежно бросила Люричева. Лара, отчаянно покраснев, воззвала:
- Мария! Юлия! Как вы можете!.. – что вызвало у белокурой певички новый приступ неудержимого хохота, и та, задрыгав ногами, повалилась лицом в подушки.
«Переигрывает», - холодно подумала Ева Ян, ожесточенно сражаясь с наглухо запечатанной «Осенней печалью».
- Ох, - Анна, разрумянившаяся и растрепавшаяся, аккуратно промокнула глазки кружевным платком. – Ох, Мария, ну ты и скажешь. Хозяйка! Да какая она Хозяйка? Вы посмотрите на нее внимательно. Женское начало отсутствует начисто. Мужик в юбке, параграфа кусок, а ты – «Хозяйка»… О, Даниэль. Мы рады вас видеть. Здравствуйте.
Данковский, незаметно спустившийся с второго этажа по крутой полутемной лестнице, остановился на пороге.
- Здравствуйте, Анна. Мария, Юлия, Лара, - легкий поклон, поочередно каждой из женщин, вежливая улыбка – одними уголками губ. – Взаимно рад видеть всех вас… в добром здравии.
- Мрачновато шутите, мэтр, - усмехнулась Люричева.
- Я не шучу, - сказал бакалавр. – Вы позволите присоединиться к вашему милому застолью?
- Разумеется, Даниэль, - как всегда, первой отозвалась Ангел с ослепительной салонной улыбкой, и Еве Ян внезапно захотелось вцепиться певичке в горло. Вместо этого она лишь крепче стиснула горлышко бутылки. Каина сдавленно фыркнула и отвернулась к окну. – Если только вы окажете Еве посильную помощь. Иначе мы рискуем остаться без вина, а я напрасно потеряла шубу…
- Ого, «Осенняя печаль»? Надо же… Отдай-ка, - Даниэль забрал бутылку, одним круговым движением кисти извлек наружу злосчастный штопор с насаженной на него пробкой и кривовато усмехнулся. – У вас все хорошо? Ева?..
- Все хорошо, - как заклинание, шепотом повторила Ева Ян.
По гостиной поплыл сладковатый мускатный аромат. Анна и Юлия хищно раздули ноздри. Убежденная трезвенница Лара согласилась на символическую «капельку» на дне бокала и сняла со стены гитару с вылинявшим бантом на грифе.
Ева купила гитару года два назад, на уличной распродаже старых вещей. Купила, совершенно не умея играть, толком не зная, ради чего ей понадобился инструмент – на вид совершенная рухлядь, покрытая растрескавшимся лаком. Она принесла покупку домой и поставила в угол прихожей. На следующем же чаепитии Лара Равель с нечленораздельным воплем вцепилась в антикварное чудовище, заявив, что это отличная концертная гитара - нужно лишь перетянуть струны и как следует настроить. Ева предложила отдать гитару ей. Лара наотрез отказалась, заявив, что лучше будет играть, приходя в гости. В недоумении пожав плечами, Ева уступила. Логику Лары порой не понимал никто, кроме самой Лары.
Однако дочь штабс-капитана Равеля оказалась права – звук у настроенной и подновленной гитары оказался превосходный, глубокий, богатый, берущий за душу. А вот у самой мадемуазель Равель голос был совсем не под стать инструменту: тихий и вроде бы жалобный, словно полудетский. Он не подходил ни для томных столичных романсов, до которых большой охотницей была Анна, ни для разбитных студенческих баллад, радующих душу Люричевой. Подходил он лишь для тех песен, которые сочиняла сама Лара Равель. И это было хорошо, потому что песни были удивительно уютные. Как однажды метко заметила Каина, они походили на осенние дни в Степи - задумчивые, наполненные уходящим летним теплом и дремотной печалью.
Ну а если хотелось, чтобы громко и весело – на то была Анна Ангел. Но хотелось нечасто.
«Осенняя печаль» алела в бокалах, разговор шел своим чередом.
- Каюсь, я невольно подслушал вашу беседу, - говорил Данковский, удобно устроившись в кресле. - Хочу вас успокоить: тотальная жажда Городу в ближайшее время не грозит. Запасов питьевой воды хватит по меньшей мере на неделю, разумеется, в режиме строгой экономии. Голод нам тем более не страшен. Морозильники на Складах забиты мясом под самую крышу, причем это запасы, сделанные еще до начала эпидемии. Вот Чума – это опасность исключительно реальная. Но и здесь есть обнадеживающие новости. Со дня на день должен прибыть Санитарный Корпус. Там будут лучшие медики Имперской Академии. Уверен, они смогут победить Песчанку. Вспомните, к примеру, как успешно они справились со вспышкой паратифа в Галатийском анклаве.
Он вытянул из кармана мятую пачку духовитых казенных папирос, с сомнением поглядел на нее и спрятал обратно.
- А что вы думаете о действиях Инквизитора, мэтр? – светским тоном осведомилась певица. – Говорят, она собирается взять под стражу коменданта Сабурова? Вы ведь видитесь с комендантом, что он сам думает по этому поводу?
- Простите, Анна, мне совершенно не хочется обсуждать досужие сплетни, - сухо ответил бакалавр. – Наипаче того я не собираюсь пересказывать содержание наших с комендантом встреч. Уверяю вас, ничего интересного для салонной беседы в них нет. Что касается действий Инквизитора Лилич, то, сколько я могу судить, ее методы весьма эффективны, хотя гуманными их не назовешь. Но что поделать – в чрезвычайных обстоятельствах нужны чрезвычайные меры.
- Пока что самым заметным результатом ее работы является бесперебойно работающая шибеница, - съязвила Люричева. – Будто в этом городе без того мало смертей.
- В средневековье очень популярным методом лечения было кровопускание, - промурлыкала Ангел. Каина бросила на нее быстрый, удивленный взгляд, который певичка предпочла не заметить.
- Результатом ее работы, - медленно произнес Данковский, - является как минимум наведение порядка на улицах. Думаю, Факельная Ночь вам еще памятна? Так вот, те, кто украсил собой пресловутую виселицу - это зачинщики и активные участники погромов, а также бандиты и мародеры. Инквизитор, по сути, сделала то, на что оказались неспособны городские власти, спасибо ей за это. Ева, передай меренги, будь добра.
- Скажите, Даниэль, - Анна упорно не желала отставать, - а правда ли, что вы с госпожой Лилич…
- Прекрасное вино, - с чувством сказал бакалавр. – Изумительный букет. Давайте выпьем…за что бы нам выпить?
- А давайте за встречу! – расхрабрилась Лара Равель.
- За встречу так за встречу, - мрачно буркнула Каина. – Чтоб не в последний раз.
Черный кофе был сварен без молока. С началом эпидемии очень скоро выяснилось, что вирус-возбудитель песчаной чумы лучше всего плодится и сохраняется именно в коровьем молоке, так что чашка парного молока равносильна смертному приговору. Ева хорошо помнила, как сливали в наспех вырытые ямы длинные белые струи из пузатых цистерн. Наведавшись на кухню, она вернулась с большим кофейником и – специально для Марии, которая пила только зеленый чай из местных трав – маленьким кособоким чайником из темной глины. Такими чайничками пользовались степняки, в них заваривали свои зелья загадочные олонги, Говорящие-с-Травами, а Еве Ян его подарила сама Каина-младшая, на именины, давным-давно. Слабо заваренный настой блекло-соломенного цвета был почти лишен вкуса, зато кофе наполнил гостиную божественным ароматом. Завершив положенный ритуал наполнения чашек, Ева Ян украдкой перебралась к креслу бакалавра. Бочком присела на кожаный валик, готовая исчезнуть при малейшем проявлении неудовольствия. Обычно Даниэль весьма сдержанно относился к робким попыткам хозяйки дома сесть поближе к нему, но сегодня принял ее вторжение благосклонно. То ли слишком устал, то ли в самом деле не имел ничего против ее соседства. Люричева понимающе усмехнулась, синие глаза Анны Ангел стали раздраженными.
С Инквизитора разговор естественным образом перепрыгнул на возможность создания вакцины против Песчанки.
- Против любой болезни существует вакцина, - категорически заявил бакалавр. – Ее создание – вопрос лишь времени. К сожалению, времени у нас немного.
- Принимаются ставки, - провозгласила Ангел. – Кто первый создаст панацею? Лично я ставлю на мэтра Данковского и на прославленную имперскую медицину в его лице.
- Благодарю, сударыня, лестно слышать, - хмыкнул Данковский. – Правда, те, кто с куда большим правом представляют прославленную имперскую медицину, в настоящий момент приближаются к городу по Северо-Восточной железнодорожной ветке.
- Стах очень много работает над вакциной, - пролепетала Лара. Ее почти никто не услышал.
- На кого ставит Ева, думаю, и так ясно, - усмехнулась Люричева, помахивая длинным янтарным мундштуком. Иногда она машинально подносила его к губам, затягиваясь впустую и запоздало вспоминая об отсутствии пахитоски. – А я за Санитарный Корпус. Одна умная голова, как известно, хорошо, а много…
- Если кто и создаст панацею, то это будут либо Бурах, либо Рубин, - Каина была, как всегда, категорична. – И я не верю в Санитарный Корпус.
- Вот как? – поднял брови Данковский. – Хм, любопытно. А позвольте узнать, Мария, отчего вы столь решительно отказываете в медицинских способностях вашему покорному слуге? Я ведь тоже не сижу сложа руки.
- Ради Великой Степи, не обижайтесь, мэтр. Знаете, это суждение совершенно иррациональное, на уровне чувства, а не логики. Предощущение, если угодно. Может быть, оттого, что Бурах и Рубин – местные, а вы – нет. Песчанка ведь тоже местная тварь, против нее нужен не столичный доктор, а мудрый менху. Вы, безусловно, знаете степной фольклор? Вам знакомо название «шабнак-адыр»?..
- Кстати, Стаха я вчера видела, - вставила Люричева. - Лара, хочешь добрый совет? Ты бы заставляла его есть хотя бы раз в день. Иначе он скоро сойдет за собственное отражение.
Лара покраснела и быстро опустила голову. Анна фыркнула, Мария строго поджала губы. Во исполнение долга перед гибнущим городом Лара трудилась сестрой милосердия в Карантинном госпитале. И тихонько, боязливо обожала распоряжавшегося там Стаха Рубина - в чем не призналась бы даже под угрозой мучительной смерти.
- А вот где и что делает нынче Потрошитель, никто не ведает, - добавила Люричева.
- Ю-юлия, - укоризненно протянула Каина. – Вот не ждала от тебя. К чему это уничижительное прозвище? Еще понятно – услышать от какого-нибудь перепуганного мастерового, но ты… Бурах – гаруспик, Знающий Линии, наследник рода менху. Правда, он слишком долго пробыл в Столице, и академическое обучение изрядно его испортило. Но он из Уклада, а это не забывается, это – в крови. Сейчас ему очень трудно. Он пытается понять, вспомнить…
- …А чтоб память возвращалась побыстрее, потрошит ночной порой зазевавшихся прохожих. Я уверена - его слишком рано оправдали! – Анна Ангел раздраженно плеснула в свой бокал остатки темного, почти черного вина. - Никто ведь не отрицает, что убийства с расчленениями начались со дня его приезда в Город? Он и возвращение свое отметил тем, что устроил бойню в железнодорожном тупике!
- Человек имеет право защищаться, когда на него нападают, - вступилась Ева. – Его пытались убить по ложному обвинению!
- А позже? Когда его арестовали над трупом этой несчастной степнячки? - стояла на своем певица. - Он зарезал ее, вскрыл и собирался…
- Анна, не говорите о том, чего не знаете. Ее, как и многих, сгубила Чума, - перебил бакалавр. - Если делить вину по справедливости, то я тоже приложил руку к ее смерти. Мне были нужны образцы живой, но зараженной ткани. Точнее… простите за физиологические подробности… ткани сердечной мышцы, печени, селезенки, надпочечников на стадии первичного некроза. Добыть их можно лишь при анатомировании еще живого, но обреченного больного. Рубин наотрез отказался мне помочь, для него любой пациент имеет право на надежду, покуда дышит. Я вынужден был обратиться к гаруспику. Бедная девушка умерла ради того, чтобы десятки человек смогли выжить…
- И что же, они выжили? – саркастически осведомилась Ангел. – Нет? Значит, бедная девушка умерла напрасно? Ай-яй-яй. Зарезали, распотрошили ни за что, ни про что.
Данковский совершенно бешеным взглядом уставился на певичку. Анна выдержала этот взгляд с выражением полнейшей безмятежности на кукольном личике.
Лара Равель поспешно тронула струны.
- Предлагаю на ближайший час полностью запретить любые разговоры о Чуме, - решительно произнесла Люричева. – Хватит о ней, сыты по горло. Не затем собрались, дамы и господа! Бакалавр, скажите, о чем сейчас более всего говорят в Столице? Политика, скандалы, светская хроника?..
«Салонные танцы, - с легким оттенком былой насмешливости подумала Ева. - Как это важно, как значительно - кто с кем сидел во время чаепития. Маленькие милые игры. Традиции. Сплетни. Сети и решетки.
Расчерченные на тротуаре клетки, по которым прыгают на одной ножке дети. А на самом деле? Мне хочется дотронуться до его волос, но я этого не сделаю. Лара мечтает пройтись по Променаду под руку с доктором Рубиным, но ей словно зашили рот, и в присутствии Стаха она молчит, мучительно краснеет и стремглав бросается выполнять любое его указание. Анна, возможно, ненавидит меня, потому что ей самой хочется сидеть рядом с Даниэлем - но тут мой дом, и она вынуждена считаться с моим правом. Анна, говорят, пытается окрутить младшего Ольгимского - а Влад с трудом терпит ее присутствие. Мария – гордячка, сильная и надменная душа. Пока она считает себя будущей Хозяйкой, но еще немного – и она станет Хозяйкой без будущего. И только Юлия – просто Юлия Люричева, выпускница столичных высших курсов, умная и насмешливая. Должно быть, она в душе смеется над всеми нами. Однако и у нее есть своя тайна, свой мрачный секрет. Наверняка есть. Что-то же привело ее в этот Город на краю мира… »
- …Самая модная тема столичных журналов - недоказанные преступления, - увлеченно рассуждала между тем мадемуазель Люричева. Янтарный мундштук в ее пальцах вычерчивал круги и спирали. - Когда преступник вроде бы известен и очевиден, но доказать его вину совершенно невозможно.
- Это вроде «Дела о пропавшем наследнике»? - заинтересовался Данковский. - Пять человек сопровождают ребенка на прогулке по старому парку, тот отбегает в сторону, и больше его никто не видит. Только между нами, дамы - я полагаю, один из опекунов таки прикончил бедного мальчика. Теперь ходят устойчивые слухи о передаче фамильного достояния семьи Рогайль в руки боковой ветви.
- Еще было похищение Алой Жемчужины, - нехотя поддерживая беседу, припомнила Мария. - Ее ведь так и не нашли, верно? И та девушка из Бод-Бадера, что отправилась покататься по реке на катере с женихом и подружкой. То ли катер перевернулся, то ли кто-то столкнул кого-то за борт… Подружка осталась живехонька и клянется, якобы ничего не помнит, а ее спутников выудили пятью милями ниже по течению…
- тоненько и старательно выводила Лара. В какой-то момент она вдруг поняла, что в гостиной настала тишина, и в тишине звучит только ее песня да гитарный перебор.
Песня тут же сбилась, отчаянно смущенная Лара укрылась за старой гитарой, как за щитом.
- Какая хорошая песня, - негромко сказал Данковский. – Вы ведь сама сочиняете, насколько я знаю? Марина, надо думать, обобщенный лирический образ, вроде тоскующей Виолетты на причале или Дженни, вечно ждущей милого с войны. А Ася – это Анна или Анастасия?
- Марина, - бездумно повторила Ева, обводя взглядом гостиную. Мария смотрит в окно, водя по стеклу кончиком пальца в явной задумчивости. Люричева погрустнела. Грациозно свернувшаяся на диванчике Анна: лазоревый взгляд неподвижен, пальцы обхватили тонкую стеклянную ножку бокала, да так крепко, что костяшки побелели. С чего бы это столичная певица так взволновалась? - Марина… Что-то знакомое, только никак не могу вспомнить… Что в хиромантии означает крест на линии Сатурна?
- Эх, гадала мне цыганка… Скверный знак, - вздохнула Люричева. Подняла левую ладонь, развернула к Еве, указала острым ноготком: - Вот она, линия жизни, она же линия Сатурна. У меня тоже есть заметный крест на ее середине. Сомнения, тяготы, тревоги, кончина безвременная, часто насильственная, - она скептически хмыкнула. - Но я в это не верю. Судьбу человек сам творит.
- Ой ли?.. – едва слышно прошептала Мария, ни к кому в особенности не обращаясь.
- Она придуманная, - еле слышно пролепетала Лара, прячась за корпусом гитары. – Марина. И Ася.
- Да ничего подобного! – вдруг нехорошо оживилась Каина. - Ты ведь Марину Вербу имеешь в виду? Верба жила здесь, в городе, лет семь тому назад. А Ася, мэтр, это уменьшительно-ласкательное от «Анна». Вот она, Ася, она же Анна Ангел, прошу любить и жаловать.
Объясняя, Мария развернулась к бакалавру – тот заинтересованно поднял бровь. Ева наконец сообразила, о ком идет речь, и похолодела. Назревал скандал.
- Они с Вербой подруги были с детства, не разлей вода. Марина милая была девушка и небесталанная весьма. Актрисой стать мечтала, - продолжала Мария. - Стихи писала, вроде как Лара, пела, рисовала недурно. А Ася – так, серый воробей, тише воды, ниже травы. Росли-росли наши девушки и выросли наконец. Однажды собралась Марина с духом, поехала в Столицу и поступила в тамошний театр, как его… ну-ка, Анна?
- «Лунные дожди», малый драматический, - сухо откликнулась Ангел. – Мария, мне не нравится, как ты себя ведешь. Остановись немедленно.
Однако Каина-младшая и не думала останавливаться. Блестя глазами и обращаясь поочередно то к Юлии, то к Данковскому, она рассказывала:
- И лучшая подружка с нею, куда ж они друг без друга. Вот только когда Вербу зачислили в труппу, она вернулась в Город, а Ася отчего-то нет. Верба такая была радостная, счастливая. Говорила, что ненадолго, только продаст свой особняк и сразу же навсегда укатит в Столицу. Дом у нее вправду был хороший, младший Ольгимский его намеревался купить. Уже и документы собрали, и цену оговорили. А перед самой сделкой Верба пропала. Начались поиски. Дня через три ее отыскали. На Курганах, около брошенной фермы. Повесилась в бывшей конюшне. Ни записки не оставила, ничего. Просто ушла в степь, забралась в пустой дом и покончила с собой.
- Мария, прекрати, - взмолилась Ева.
- Кому достался особняк после смерти Вербы? - после некоторого молчания вдруг спросил бакалавр.
- Ей, - хмыкнув, Люричева показала мундштуком на Анну Ангел. Та надменно вскинула подбородок.
- В бумагах Марины отыскалось что-то вроде завещания. Иногда в шутку составляют такое - мол, в случае внезапной смерти все мое движимое и недвижимое имущество, а также свои долги отказываю такому-то и такому-то… Оказалось, бумага действенна. Так наша блистательная Анна одним махом стала законной владелицей Верб. Совершенно законной, - продолжала Мария. – Тем временем в Столице стремительно всходила новая эстрадная звезда… Анна, дорогая, мне тут нашептали, якобы ты хранишь в комоде веревку покойницы? Знаете, мэтр Даниэль, у нас верят, якобы нет более могущественного талисмана удачи, чем веревка самоубийцы. Нашей Анне удача ой как необходима. Похоже, ее звезда меркнет, в Столице ее уж не жалуют, как прежде.
- Клевета, - звенящим голосом заявила Анна, сбрасывая ноги с дивана. Каблучки глухо стукнули о паркет.
- Насчет веревки или насчет твоей бесталанности? - Каина хищно улыбнулась. Данковский нахмурился и подался вперед, а Ева, сама того не замечая, прижалась к бакалавру плотнее, то ли пытаясь его удержать, то ли укрыться за ним. – Так ты говорила, в Столице на твоих концертах аншлаги? Значит, там у тебя аншлаги, а ты здесь шубками торгуешь? Что тебе за интерес в Городе, а?
- Нет, я этого терпеть не намерена, - Анна решительно шагнула к выходу. Мария от окна сделала движение, будто собираясь заступить ей дорогу, и певица тут же остановилась, обернулась с вызовом. Однако младшая Каина не тронулась с места. Встала спиной к окну, скрестив руки на груди, сказала почти спокойно:
- Скажи-ка, девочка Ася, кто тебе ворожит?
- А тебе что за дело, ведьма? – прошипела та.
- Надо же, не видела я тебя раньше. Смотрела, а не видела. Чужой жизнью живешь, чужой смертью помрешь.
- Кликуша чокнутая, - любезным тоном откликнулась Анна. Она уже овладела собой и даже нашла в себе силы вполне естественно улыбнуться. Даже теперь, злая, растрепанная, с яркими пятнами румянца на скулах, она была чудо как хороша. – Ведьма. Даниэль, простите, мне пора. Юлия, Ева, счастливо оставаться. Провожать не нужно, я сама. Ларочка, спасибо тебе за песню. Очень хорошая песня.
Четыре женщины глядели ей вслед. Черноволосая решительная Мария. Остроносенькая Юлия с модной короткой стрижкой и изящным мундштуком в уголке чуть подкрашенного темной помадой рта. Запуганная серая мышка Лара с расширенными от страха глазищами. Ева Ян, вцепившаяся в плечо Данковского, как в спасательный круг, и заметившая это только когда бакалавр осторожно накрыл ее руку – своей.
- Нажила ты себе врага, подруга, - задумчиво сказала Люричева. – Обязательно было именно сейчас?..
- Так уж вышло, - криво усмехнулась Каина. – Да и плевать.
Одевавшаяся в прихожей Анна с грохотом уронила что-то. Выругалась вполголоса. Ее голос заглушил трезвон дверного колокольчика. Щелкнул замок, певица открыла дверь, заговорила с кем-то. До Евы долетело приглушенное «Да, он здесь…о, неужели?..», и следом звонкий смех, заставивший сердце Евы Ян екнуть от скверного предчувствия.
- Мэтр Данковский, тут за вами! – громко, неестественно весело крикнула Анна. - Вестовой от коменданта! Срочно зовут!
Глава 3.
Оглавление.
Окно в кухне Омутов, ветшающего особняка на западной окраине, выходило в степь. Золотисто-рыжая, колышущаяся под ветром, она тянулась до самого горизонта.
В детстве маленькая Ева была твердо уверена: в мире есть только Город и окружающая его бесконечная Степь. Теперь она знала: густо заросшее диким разнотравьем плоскогорье тянется от силы на полсотни лиг к югу, сменяясь затем лесополосой, выходящей к Белому Побережью. Газеты писали, что Сенат ведет диспуты о том, сколь нелепо оставлять такое количество плодородной земли без обработки. Дескать, давно пора истребить заросли твири, годной только на изготовление дурманных зелий, распахать Степь и засеять полезными культурами. К примеру, рожью. Или ветвистой морозоустойчивой пшеницей.
Наверное, это было бы правильным решением. Но Ева не могла представить себе осени без вяжущего, нежного аромата твири в холодном воздухе. Как не могла представить себя где-то, помимо Города. Месяц назад, когда еще не появились кордоны и ходили поезда, у нее была возможность уехать. Она даже собрала чемоданы и списалась с родственниками в Столице.
Последний «Северный экспресс» ушел без нее. Друзьям она сказала, якобы проспала отправление. Все покивали, понимая: Ева просто струсила.
Она вытерла руки передником и покосилась на плиту. На противне желтоватыми кувшинками распускались меренги. Раньше она пекла к чаю два или три десятка пирожных. Теперь с мукой стало трудно - как, впрочем, и с любыми другими продуктами - и она слепила всего шесть штучек. По одной на каждого гостя. Еще к столу будет подана половинка буханки хлеба и самую малость прокисшее варенье. Пир на весь мир.
читать дальшеСквозь открытую форточку долетали приглушенные детские голоса. Отодвинув застиранную занавеску, Ева выглянула в окно. На заднем дворе Омутов была разбита площадка для игр: песочница, ржавеющий скелет горки, скрипучие качели на цепях, карусель и бассейн, никогда не знавший воды. Пятнадцать лет назад она играла на этой площадке. Десять лет назад - верила, что здесь будут играть ее дети. Пять лет назад Ева Ян окончательно смирилась с мыслью, что ей никогда не придется кричать в открытую форточку: «Пора ужинать!».
Так получилось. В этом нет ничьей вины.
На площадку частенько наведывались ребята из окрестных домов. Даже сейчас, в разгар эпидемии. Мальчик качается на качелях, две девчонки возятся в песочнице, возводя кособокую башню. На улице, прислонившись к чугунной ограде, за игрой наблюдает девочка-подросток, худая и голенастая. Короткая черная юбка, на тонких ногах – высокие шнурованные ботинки, черный бушлат, красная вязаная шапочка. На шее - вызывающе-алый шарф.
Увидев этот шарф, Ева недовольно поджала губы. Ей не нравилась эта девчонка-бродяжка, объявившаяся в Городе незадолго до начала эпидемии. Пришла неизвестно откуда. Живет неизвестно где. Появляется то тут, то там, но нигде не задерживается надолго. Кто она такая? Что ей нужно в зараженном Городе?
Точно ощутив чужую неприязнь, девушка за оградой подняла голову и зашарила взглядом по окнам Омутов. Ева поспешно выпустила занавеску из пальцев, словно обжегшись о ткань. Она не понимала, чего, в сущности, боится. Ну не дурного ведь глаза, в самом-то деле?
- О чем я только думаю, - пробормотала Ева. Сняла противень с огня, глянула на фарфоровый циферблат часов, потрескавшихся, с отбитым краем. В ее доме, как повсюду в Городе, стремительно приходили в негодность любые привозные вещи. Не то чтобы переставали работать или разрушались сами по себе – просто что-то с ними происходило такое, отчего сделанная на столичной фабрике дорогая, красивая вещь тускнела, выцветала и переставала радовать глаз. Словно бы они, эти вещи, старели до срока, остро ощущая свою чужеродность и молчаливую враждебность окружающего мира.
Витые стрелки показывали без четверти двенадцать. Еще немного, и заявятся гости. Обычно они собирались по субботам, но с началом эпидемии стали приходить каждый день, даже желчная Мария, даже взбалмошная Анна. Больше того – если раньше считалось нормой опоздать на десять минут или четверть часа, то теперь являлись минута в минуту или даже раньше. Потому что лучше компания в обшарпанной гостиной Омутов, чем пугающее одиночество дома. И потому что никто не знал наверняка, доживет ли до следующей субботы.
«Чаепития обреченных», - так со смешком именовала ежедневные сборища Анна Ангел. Дерзкая на язык, элегантная, яркая, шикарная Анна. Столичная штучка, актриса и певица кабаре, приехавшая навестить родные края и волей обстоятельств вынужденная остаться в Городе. Еве она нравилась - несмотря на все ее артистические заскоки. Строгая Мария Каина ее не любила, циничная и умная Люричева относилась снисходительно, кроткая Лара побаивалась. Что и о ком думает сама Анна, для всех оставалось загадкой. Ева подозревала, что актрисе просто нужна аудитория, на фоне которой она могла бы блистать. Что ж, чаепития у Евы Ян предоставляли ей такую возможность.
И, может быть, из своей комнаты наверху спустится Даниэль.
Вообще-то господина бакалавра естественных наук звали Даниил. Мэтр Даниил Данковский. Из-за особенностей местного говора его очень скоро переименовали в Даниэля. Поначалу он возражал, потом смирился.
Бакалавр жил в ее доме уже третью неделю. Когда его не было, Ева украдкой поднималась в комнату на втором этаже. Рассматривала заваленный книгами и бумагами стол. Осторожно касалась пальцем блестящего тубуса микроскопа. Собирала брошенные на пол вещи и аккуратно раскладывала по местам. Вдыхала запах Даниэля. Тосковала. Боязливо щелкала выпуклой клавишей «Пуск» на передней стенке новехонького фонографа. Оживляла прибор, вслушиваясь в чуть искаженный мембраной ровный голос.
Столичный бакалавр дотошно изучал признаки Язвы, а Ева безошибочно определяла признаки иной болезни. Под названием «Очередная безнадежная влюбленность глупой Евы Ян». Она ничего не могла с собой поделать. Она была очарована и покорена. А мэтр Даниэль видел в ней лишь еще одну возможную жертву Песчаной Чумы. Потенциальную больную, которую необходимо спасти. То, что иногда они оказывались в одной постели, ровным счетом ничего не означало. И ничего не меняло.
Встав на цыпочки, Ева достала с полки жестяную банку с облезшей позолотой. Аккуратно насыпала в чашки чай, слабо отдающий жасмином. Вздохнула. Разложила меренги по десертным тарелочкам. Расставила чашки и угощение на столе. Заглянула в тусклое зеркало, встретившись взглядом с вечно опечаленной блондинкой. Она и в лучшие времена не могла считаться красавицей, а сейчас превратилась в бледное, угасающее подобие былой Евы Ян. Только глаза и пепельные волосы еще оставались привлекательными, все остальное постепенно меркло, истаивая и истлевая. «Выцветаю, как городская безделушка, - отстраненно подумала Ева. – Как же так? Я не привозная, я местная. Кровь от крови, плоть от плоти. Мать-Степь, ну почему?..»
В глубинах дома мерно отбивали положенные удары часы. С последним «бум» у дверей забрякал колокольчик.
Маленькую темноватую прихожую Омутов заполнили молодые дамы. Поскрипывали каблуки, шуршали платья, звякали кольца на вешалке. Мария и Юлия по дороге успели повздорить и теперь обменивались завуалированными колкостями. Лара, как всегда, старалась их помирить и как всегда – безуспешно. Тихая, боязливая дочь гвардии штабс-капитана Равеля никак не могла уразуметь, как можно получать удовольствие от взаимного пикирования на грани вежливости. Каина с Люричевой, напротив, смаковали словесную дуэль, как гурман смакует редкое вино. Их показная вражда, подумала Ева, скрывает подлинную дружбу.
Анна была ослепительна, как всегда, и держалась особняком – как всегда. Едва войдя, едва скинув модное пальто и сдернув кокетливую шляпку, Анна жизнерадостно провозгласила:
- Выше нос, обреченные! У нас есть повод для радости! Ева, душечка, бокалы на стол!
Из болтавшейся на локте корзинки - раньше девушки из приличных семей держали в таких наборы для рукоделия, а теперь ходили в лавки за продуктами - она вытащила бутыль темного стекла с длинным горлышком и торжественно помахала ею в воздухе.
- «Осенняя печаль»? - ловко выхватив бутылку, Юлия близоруко сощурилась, разглядывая благородно-алый квадратик этикетки. - Десятилетняя выдержка… С ума сойти. Кого ограбила, признавайся?
- Или кому отдалась, - буркнула Каина.
- Фи, как грубо! «Ограбила, отдалась!» – заливисто расхохоталась Анна, блестя ровными жемчужными зубками. – Ничего приличнее вам уже не представить, милые мои? Позавчера выменяла на барахолке около Театра! Правда, на норковую шубку, совсем новенькую, очень приличную, но - кому она теперь нужна, эта шуба? Мы ведь все равно не дотянем до зимы, а, Мария?
- Говори только за себя, дорогая, - отрубила Мария Каина. – Я еще на твоих поминках напьюсь.
Анна скорчила обидчице безобидную уморительную рожицу, которая заставила улыбнуться всех, кроме самой Каиной. Мария как раз стояла перед мутным зеркалом, безуспешно стараясь взбить челку. Жесткие и прямые волосы младшей Каиной приводили мадам Руфину, хозяйку модного салона, в отчаяние. Они не поддавались никаким парикмахерским ухищрениям, включая крученый перманент на аммиачном растворе. До начала эпидемии городские девицы чинно разгуливали по Променаду элегантно завитыми, словно овечки с пасхальных открыток. Мария же - вышагивала, надменно встряхивая непокорной угольной гривой и принципиально отказываясь носить шляпку.
Пестрый ручеек перетек в гостиную. Гарнитур из десяти стульев, предназначенный для больших и официальных приемов, был молчаливо проигнорирован, у участников субботних чаепитий имелись свои излюбленные места. Анна Ангел забралась на кривоногий диванчик, изящно подтянув под себя ножки, налево и направо демонстрируя шелковые чулки и остроносые туфельки на шпильках. Мария Каина упруго прошлась по комнате, остановилась, скрестив руки, у окна. Скрипучую кресло-качалку приглядела Юлия, немедленно извлекшая из сумочки длинный янтарный мундштук. Лара Равель примостилась рядом с диваном на толстом пуфике. Только Ева взяла для себя из гарнитура стул с потертой репсовой обивкой, зеленой в золотую полоску, и на правах хозяйки заняла место во главе стола.
По молчаливому уговору единственное более-менее приличное кресло с темной кожаной обивкой и высокой спинкой считалось принадлежащим только и исключительно мэтру Данковскому.
В буфете сыскались бокалы старого тяжелого хрусталя, затейливой ручной работы. Хрусталь слегка потускнел, но выглядел еще вполне достойным стола и хорошего вина. Ева разыскала в ящиках штопор с бронзовой ручкой в виде русалки, трубящей в рог, неуверенно ткнула острием в желтую бутылочную пробку.
Настало время привычной игры, помогающей бояться чуть меньше – делать вид, что мир нормален, что Город за пыльными окнами Омутов живет обычной жизнью. Что нет длинных, слабо шевелящихся, стонущих рвов под стенами Термитника, телефонную станцию не сожгли, а завтра, как всегда, молочница поставит под дверь бидончик с холодным и вкусным молоком. Сегодня игра обещалась быть особенно интересной, потому что была «Осенняя печаль» десятилетней выдержки – и даже не в хмельном градусе старого вина дело, а в терпком букете, оставшемся от тех времен, когда все на самом деле было хорошо.
- Слышали новости? - Анна терпеть не могла пауз в застольной беседе. «Черт родился», - с досадой говорила она в этих случаях. Более тягостных мгновений застольной тишины она не любила разве что моменты, когда в центре внимания оказывалась не она. – У Колодцев волнения. Инквизитор опять жаждет крови. Говорят, уже состряпан приказ об аресте коменданта Сабурова, но мне что-то верится с трудом. Какой смысл его арестовывать? Чуму этим не напугаешь, а город останется без градоначальника…
- Какие волнения? – спросила Ян. Спросила больше из вежливости, потому что о беспорядках в городе узнавала от бакалавра, а тот – от коменданта. В настоящий момент Еву больше занимала неподатливая пробка «Осенней печали». Совсем ослабла, посетовала она про себя, бутылку открыть не могу. Почему же Даниэль не идет?..
- Перебои с поставкой питьевой воды, - резко, по-мужски сказала Каина. – Вода из Горхона непригодна даже для стирки. Воду доставляют из степных родников колесными цистернами. Цистерну тащат лошади. Лошади дохнут от Песчанки, также как и быки. Те и другие практически полностью вымерли.
- То есть в скором времени нас ждет не только чума, но и жажда? – уточнила Люричева, с тоской глядя на пустой мундштук. Она была страстной курильщицей. Однако тонких черных сигарет «Леди», которым полагалось бы дымиться в этом мундштуке, наполняя гостиную горьковатым гвоздичным ароматом, в Городе не осталось. В Городе вообще не осталось табака, кроме разве что контрабандистских запасов. По несчастливому совпадению, обе табачные лавки располагались в квартале Кожевенники, в Факельную Ночь сгоревшем дотла. – Очаровательная перспектива. Надо полагать, Инквизитор пресекла беспорядки в зародыше?
- Н-ну… да, - Анна в очередной раз жемчужно улыбнулась. – Отправила туда десяток ликторов с приказом стрелять на поражение. Впрочем, стрельбы не было. Вспыхнувшая из-за бочки с водой массовая драка рассосалась моментально, едва люди увидели черно-красные ликторские мундиры. Обыватели боятся Инквизитора, как чумы.
- Скверный каламбур, Анна, - Мария Каина осуждающе сдвинула узкие густые брови. – В зачумленном городе стоило бы сказать «боятся как огня». Огонь очищает, а призвание Инквизитора как раз и состоит в очищении. Человеческих душ - от скверны, тела – от болезни, общества – от преступности. Должна признать, госпожа Лилич - очень эффективный чистильщик, и ее боятся не напрасно, ибо она, в отличие от многих служителей Его, подлинный паладин Церкви. Даже ты, Анна, при всей своей невероятной одаренности, должна понимать, что такое подлинный паладин.
- Куда уж мне, - Анна, которую только что изящно назвали дурой, решила подыграть. – Что же такое подлинный паладин святой нашей матери Церкви, расскажи, будь добра?
- Механизм, - подала голос Люричева из глубин своего кресла. – Машина, наделенная почти абсолютной властью приказывать, взыскивать и карать. «Делай что должен, и будь что будет», «пусть рухнет небо, но восторжествует закон» и тому подобное. Не подкупить, не запугать, не соблазнить, не разжалобить. Можно убить, но кто на это отважится? Не зря ее прозвали Карающим Бичом.
- Отлично сказано, - одобрительно кивнула Каина. – Таким и должен быть настоящий Инквизитор.
Анна скривила губы в презрительной гримаске.
- Глядя на тебя, можно подумать, что ты ею восхищаешься.
- Именно так, - серьезно сказала Мария. – И ненавижу. Боюсь. И… мне сложно объяснить. Мне кажется, если бы она не выбрала служение Церкви, из нее вышла бы прекрасная Агатовая Хозяйка. Да, и не смейте смеяться!.. Анна, что ты смеешься, дура!..
- Потому и смеется, что дура, - небрежно бросила Люричева. Лара, отчаянно покраснев, воззвала:
- Мария! Юлия! Как вы можете!.. – что вызвало у белокурой певички новый приступ неудержимого хохота, и та, задрыгав ногами, повалилась лицом в подушки.
«Переигрывает», - холодно подумала Ева Ян, ожесточенно сражаясь с наглухо запечатанной «Осенней печалью».
- Ох, - Анна, разрумянившаяся и растрепавшаяся, аккуратно промокнула глазки кружевным платком. – Ох, Мария, ну ты и скажешь. Хозяйка! Да какая она Хозяйка? Вы посмотрите на нее внимательно. Женское начало отсутствует начисто. Мужик в юбке, параграфа кусок, а ты – «Хозяйка»… О, Даниэль. Мы рады вас видеть. Здравствуйте.
Данковский, незаметно спустившийся с второго этажа по крутой полутемной лестнице, остановился на пороге.
- Здравствуйте, Анна. Мария, Юлия, Лара, - легкий поклон, поочередно каждой из женщин, вежливая улыбка – одними уголками губ. – Взаимно рад видеть всех вас… в добром здравии.
- Мрачновато шутите, мэтр, - усмехнулась Люричева.
- Я не шучу, - сказал бакалавр. – Вы позволите присоединиться к вашему милому застолью?
- Разумеется, Даниэль, - как всегда, первой отозвалась Ангел с ослепительной салонной улыбкой, и Еве Ян внезапно захотелось вцепиться певичке в горло. Вместо этого она лишь крепче стиснула горлышко бутылки. Каина сдавленно фыркнула и отвернулась к окну. – Если только вы окажете Еве посильную помощь. Иначе мы рискуем остаться без вина, а я напрасно потеряла шубу…
- Ого, «Осенняя печаль»? Надо же… Отдай-ка, - Даниэль забрал бутылку, одним круговым движением кисти извлек наружу злосчастный штопор с насаженной на него пробкой и кривовато усмехнулся. – У вас все хорошо? Ева?..
- Все хорошо, - как заклинание, шепотом повторила Ева Ян.
По гостиной поплыл сладковатый мускатный аромат. Анна и Юлия хищно раздули ноздри. Убежденная трезвенница Лара согласилась на символическую «капельку» на дне бокала и сняла со стены гитару с вылинявшим бантом на грифе.
Ева купила гитару года два назад, на уличной распродаже старых вещей. Купила, совершенно не умея играть, толком не зная, ради чего ей понадобился инструмент – на вид совершенная рухлядь, покрытая растрескавшимся лаком. Она принесла покупку домой и поставила в угол прихожей. На следующем же чаепитии Лара Равель с нечленораздельным воплем вцепилась в антикварное чудовище, заявив, что это отличная концертная гитара - нужно лишь перетянуть струны и как следует настроить. Ева предложила отдать гитару ей. Лара наотрез отказалась, заявив, что лучше будет играть, приходя в гости. В недоумении пожав плечами, Ева уступила. Логику Лары порой не понимал никто, кроме самой Лары.
Однако дочь штабс-капитана Равеля оказалась права – звук у настроенной и подновленной гитары оказался превосходный, глубокий, богатый, берущий за душу. А вот у самой мадемуазель Равель голос был совсем не под стать инструменту: тихий и вроде бы жалобный, словно полудетский. Он не подходил ни для томных столичных романсов, до которых большой охотницей была Анна, ни для разбитных студенческих баллад, радующих душу Люричевой. Подходил он лишь для тех песен, которые сочиняла сама Лара Равель. И это было хорошо, потому что песни были удивительно уютные. Как однажды метко заметила Каина, они походили на осенние дни в Степи - задумчивые, наполненные уходящим летним теплом и дремотной печалью.
Ну а если хотелось, чтобы громко и весело – на то была Анна Ангел. Но хотелось нечасто.
…Когда ты вернешься, все будет иначе -
Нам бы узнать друг друга.
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга…
Когда ты вернешься,
Вернешься в наш город обетованный,
Когда ты вернешься -
Такой невозможный и такой желанный?..
Нам бы узнать друг друга.
Когда ты вернешься,
А я не жена и даже не подруга…
Когда ты вернешься,
Вернешься в наш город обетованный,
Когда ты вернешься -
Такой невозможный и такой желанный?..
«Осенняя печаль» алела в бокалах, разговор шел своим чередом.
- Каюсь, я невольно подслушал вашу беседу, - говорил Данковский, удобно устроившись в кресле. - Хочу вас успокоить: тотальная жажда Городу в ближайшее время не грозит. Запасов питьевой воды хватит по меньшей мере на неделю, разумеется, в режиме строгой экономии. Голод нам тем более не страшен. Морозильники на Складах забиты мясом под самую крышу, причем это запасы, сделанные еще до начала эпидемии. Вот Чума – это опасность исключительно реальная. Но и здесь есть обнадеживающие новости. Со дня на день должен прибыть Санитарный Корпус. Там будут лучшие медики Имперской Академии. Уверен, они смогут победить Песчанку. Вспомните, к примеру, как успешно они справились со вспышкой паратифа в Галатийском анклаве.
Он вытянул из кармана мятую пачку духовитых казенных папирос, с сомнением поглядел на нее и спрятал обратно.
- А что вы думаете о действиях Инквизитора, мэтр? – светским тоном осведомилась певица. – Говорят, она собирается взять под стражу коменданта Сабурова? Вы ведь видитесь с комендантом, что он сам думает по этому поводу?
- Простите, Анна, мне совершенно не хочется обсуждать досужие сплетни, - сухо ответил бакалавр. – Наипаче того я не собираюсь пересказывать содержание наших с комендантом встреч. Уверяю вас, ничего интересного для салонной беседы в них нет. Что касается действий Инквизитора Лилич, то, сколько я могу судить, ее методы весьма эффективны, хотя гуманными их не назовешь. Но что поделать – в чрезвычайных обстоятельствах нужны чрезвычайные меры.
- Пока что самым заметным результатом ее работы является бесперебойно работающая шибеница, - съязвила Люричева. – Будто в этом городе без того мало смертей.
- В средневековье очень популярным методом лечения было кровопускание, - промурлыкала Ангел. Каина бросила на нее быстрый, удивленный взгляд, который певичка предпочла не заметить.
- Результатом ее работы, - медленно произнес Данковский, - является как минимум наведение порядка на улицах. Думаю, Факельная Ночь вам еще памятна? Так вот, те, кто украсил собой пресловутую виселицу - это зачинщики и активные участники погромов, а также бандиты и мародеры. Инквизитор, по сути, сделала то, на что оказались неспособны городские власти, спасибо ей за это. Ева, передай меренги, будь добра.
- Скажите, Даниэль, - Анна упорно не желала отставать, - а правда ли, что вы с госпожой Лилич…
- Прекрасное вино, - с чувством сказал бакалавр. – Изумительный букет. Давайте выпьем…за что бы нам выпить?
- А давайте за встречу! – расхрабрилась Лара Равель.
- За встречу так за встречу, - мрачно буркнула Каина. – Чтоб не в последний раз.
…Я иду по траве, отзываясь на зов городов,
Голубая вода остается теперь далеко,
Открываю ключом свой мистический дом на заре,
Зажигаю огонь, черный кофе варю с молоком…
Голубая вода остается теперь далеко,
Открываю ключом свой мистический дом на заре,
Зажигаю огонь, черный кофе варю с молоком…
Черный кофе был сварен без молока. С началом эпидемии очень скоро выяснилось, что вирус-возбудитель песчаной чумы лучше всего плодится и сохраняется именно в коровьем молоке, так что чашка парного молока равносильна смертному приговору. Ева хорошо помнила, как сливали в наспех вырытые ямы длинные белые струи из пузатых цистерн. Наведавшись на кухню, она вернулась с большим кофейником и – специально для Марии, которая пила только зеленый чай из местных трав – маленьким кособоким чайником из темной глины. Такими чайничками пользовались степняки, в них заваривали свои зелья загадочные олонги, Говорящие-с-Травами, а Еве Ян его подарила сама Каина-младшая, на именины, давным-давно. Слабо заваренный настой блекло-соломенного цвета был почти лишен вкуса, зато кофе наполнил гостиную божественным ароматом. Завершив положенный ритуал наполнения чашек, Ева Ян украдкой перебралась к креслу бакалавра. Бочком присела на кожаный валик, готовая исчезнуть при малейшем проявлении неудовольствия. Обычно Даниэль весьма сдержанно относился к робким попыткам хозяйки дома сесть поближе к нему, но сегодня принял ее вторжение благосклонно. То ли слишком устал, то ли в самом деле не имел ничего против ее соседства. Люричева понимающе усмехнулась, синие глаза Анны Ангел стали раздраженными.
С Инквизитора разговор естественным образом перепрыгнул на возможность создания вакцины против Песчанки.
- Против любой болезни существует вакцина, - категорически заявил бакалавр. – Ее создание – вопрос лишь времени. К сожалению, времени у нас немного.
- Принимаются ставки, - провозгласила Ангел. – Кто первый создаст панацею? Лично я ставлю на мэтра Данковского и на прославленную имперскую медицину в его лице.
- Благодарю, сударыня, лестно слышать, - хмыкнул Данковский. – Правда, те, кто с куда большим правом представляют прославленную имперскую медицину, в настоящий момент приближаются к городу по Северо-Восточной железнодорожной ветке.
- Стах очень много работает над вакциной, - пролепетала Лара. Ее почти никто не услышал.
- На кого ставит Ева, думаю, и так ясно, - усмехнулась Люричева, помахивая длинным янтарным мундштуком. Иногда она машинально подносила его к губам, затягиваясь впустую и запоздало вспоминая об отсутствии пахитоски. – А я за Санитарный Корпус. Одна умная голова, как известно, хорошо, а много…
- Если кто и создаст панацею, то это будут либо Бурах, либо Рубин, - Каина была, как всегда, категорична. – И я не верю в Санитарный Корпус.
- Вот как? – поднял брови Данковский. – Хм, любопытно. А позвольте узнать, Мария, отчего вы столь решительно отказываете в медицинских способностях вашему покорному слуге? Я ведь тоже не сижу сложа руки.
- Ради Великой Степи, не обижайтесь, мэтр. Знаете, это суждение совершенно иррациональное, на уровне чувства, а не логики. Предощущение, если угодно. Может быть, оттого, что Бурах и Рубин – местные, а вы – нет. Песчанка ведь тоже местная тварь, против нее нужен не столичный доктор, а мудрый менху. Вы, безусловно, знаете степной фольклор? Вам знакомо название «шабнак-адыр»?..
- Кстати, Стаха я вчера видела, - вставила Люричева. - Лара, хочешь добрый совет? Ты бы заставляла его есть хотя бы раз в день. Иначе он скоро сойдет за собственное отражение.
Лара покраснела и быстро опустила голову. Анна фыркнула, Мария строго поджала губы. Во исполнение долга перед гибнущим городом Лара трудилась сестрой милосердия в Карантинном госпитале. И тихонько, боязливо обожала распоряжавшегося там Стаха Рубина - в чем не призналась бы даже под угрозой мучительной смерти.
- А вот где и что делает нынче Потрошитель, никто не ведает, - добавила Люричева.
- Ю-юлия, - укоризненно протянула Каина. – Вот не ждала от тебя. К чему это уничижительное прозвище? Еще понятно – услышать от какого-нибудь перепуганного мастерового, но ты… Бурах – гаруспик, Знающий Линии, наследник рода менху. Правда, он слишком долго пробыл в Столице, и академическое обучение изрядно его испортило. Но он из Уклада, а это не забывается, это – в крови. Сейчас ему очень трудно. Он пытается понять, вспомнить…
- …А чтоб память возвращалась побыстрее, потрошит ночной порой зазевавшихся прохожих. Я уверена - его слишком рано оправдали! – Анна Ангел раздраженно плеснула в свой бокал остатки темного, почти черного вина. - Никто ведь не отрицает, что убийства с расчленениями начались со дня его приезда в Город? Он и возвращение свое отметил тем, что устроил бойню в железнодорожном тупике!
- Человек имеет право защищаться, когда на него нападают, - вступилась Ева. – Его пытались убить по ложному обвинению!
- А позже? Когда его арестовали над трупом этой несчастной степнячки? - стояла на своем певица. - Он зарезал ее, вскрыл и собирался…
- Анна, не говорите о том, чего не знаете. Ее, как и многих, сгубила Чума, - перебил бакалавр. - Если делить вину по справедливости, то я тоже приложил руку к ее смерти. Мне были нужны образцы живой, но зараженной ткани. Точнее… простите за физиологические подробности… ткани сердечной мышцы, печени, селезенки, надпочечников на стадии первичного некроза. Добыть их можно лишь при анатомировании еще живого, но обреченного больного. Рубин наотрез отказался мне помочь, для него любой пациент имеет право на надежду, покуда дышит. Я вынужден был обратиться к гаруспику. Бедная девушка умерла ради того, чтобы десятки человек смогли выжить…
- И что же, они выжили? – саркастически осведомилась Ангел. – Нет? Значит, бедная девушка умерла напрасно? Ай-яй-яй. Зарезали, распотрошили ни за что, ни про что.
Данковский совершенно бешеным взглядом уставился на певичку. Анна выдержала этот взгляд с выражением полнейшей безмятежности на кукольном личике.
Лара Равель поспешно тронула струны.
…А в море ночи черные, а в море ночи длинные,
Встают со дна флотилии погибших кораблей…
И движутся, как призраки, под спущенными флагами,
Их провожают к берегу Нептун и Водолей…
А над высоким берегом летали чайки белые,
И маленькая барышня кормила их с руки.
Смотрела в море черное, смотрела и печалилась –
Ее в ночное плавание не взяли рыбаки…
Встают со дна флотилии погибших кораблей…
И движутся, как призраки, под спущенными флагами,
Их провожают к берегу Нептун и Водолей…
А над высоким берегом летали чайки белые,
И маленькая барышня кормила их с руки.
Смотрела в море черное, смотрела и печалилась –
Ее в ночное плавание не взяли рыбаки…
- Предлагаю на ближайший час полностью запретить любые разговоры о Чуме, - решительно произнесла Люричева. – Хватит о ней, сыты по горло. Не затем собрались, дамы и господа! Бакалавр, скажите, о чем сейчас более всего говорят в Столице? Политика, скандалы, светская хроника?..
«Салонные танцы, - с легким оттенком былой насмешливости подумала Ева. - Как это важно, как значительно - кто с кем сидел во время чаепития. Маленькие милые игры. Традиции. Сплетни. Сети и решетки.
Расчерченные на тротуаре клетки, по которым прыгают на одной ножке дети. А на самом деле? Мне хочется дотронуться до его волос, но я этого не сделаю. Лара мечтает пройтись по Променаду под руку с доктором Рубиным, но ей словно зашили рот, и в присутствии Стаха она молчит, мучительно краснеет и стремглав бросается выполнять любое его указание. Анна, возможно, ненавидит меня, потому что ей самой хочется сидеть рядом с Даниэлем - но тут мой дом, и она вынуждена считаться с моим правом. Анна, говорят, пытается окрутить младшего Ольгимского - а Влад с трудом терпит ее присутствие. Мария – гордячка, сильная и надменная душа. Пока она считает себя будущей Хозяйкой, но еще немного – и она станет Хозяйкой без будущего. И только Юлия – просто Юлия Люричева, выпускница столичных высших курсов, умная и насмешливая. Должно быть, она в душе смеется над всеми нами. Однако и у нее есть своя тайна, свой мрачный секрет. Наверняка есть. Что-то же привело ее в этот Город на краю мира… »
- …Самая модная тема столичных журналов - недоказанные преступления, - увлеченно рассуждала между тем мадемуазель Люричева. Янтарный мундштук в ее пальцах вычерчивал круги и спирали. - Когда преступник вроде бы известен и очевиден, но доказать его вину совершенно невозможно.
- Это вроде «Дела о пропавшем наследнике»? - заинтересовался Данковский. - Пять человек сопровождают ребенка на прогулке по старому парку, тот отбегает в сторону, и больше его никто не видит. Только между нами, дамы - я полагаю, один из опекунов таки прикончил бедного мальчика. Теперь ходят устойчивые слухи о передаче фамильного достояния семьи Рогайль в руки боковой ветви.
- Еще было похищение Алой Жемчужины, - нехотя поддерживая беседу, припомнила Мария. - Ее ведь так и не нашли, верно? И та девушка из Бод-Бадера, что отправилась покататься по реке на катере с женихом и подружкой. То ли катер перевернулся, то ли кто-то столкнул кого-то за борт… Подружка осталась живехонька и клянется, якобы ничего не помнит, а ее спутников выудили пятью милями ниже по течению…
…Вдоль реки гуляют кони,
Волны катятся лазурно.
У Марины на ладони
Крест на линии Сатурна.
Опоздали на смотрины,
И ко гробу опоздали,
А под камнем у Марины -
Сон, исполненный печали.
Вьются волосы-колечки,
А на платье – пелерина…
Видишь, там, на том крылечке –
Дети, Ася и Марина…
Вдоль реки гуляет ветер,
Ходят кони над рекою,
Никому на этом свете
Нет ни счастья, ни покоя…
Волны катятся лазурно.
У Марины на ладони
Крест на линии Сатурна.
Опоздали на смотрины,
И ко гробу опоздали,
А под камнем у Марины -
Сон, исполненный печали.
Вьются волосы-колечки,
А на платье – пелерина…
Видишь, там, на том крылечке –
Дети, Ася и Марина…
Вдоль реки гуляет ветер,
Ходят кони над рекою,
Никому на этом свете
Нет ни счастья, ни покоя…
- тоненько и старательно выводила Лара. В какой-то момент она вдруг поняла, что в гостиной настала тишина, и в тишине звучит только ее песня да гитарный перебор.
Песня тут же сбилась, отчаянно смущенная Лара укрылась за старой гитарой, как за щитом.
- Какая хорошая песня, - негромко сказал Данковский. – Вы ведь сама сочиняете, насколько я знаю? Марина, надо думать, обобщенный лирический образ, вроде тоскующей Виолетты на причале или Дженни, вечно ждущей милого с войны. А Ася – это Анна или Анастасия?
- Марина, - бездумно повторила Ева, обводя взглядом гостиную. Мария смотрит в окно, водя по стеклу кончиком пальца в явной задумчивости. Люричева погрустнела. Грациозно свернувшаяся на диванчике Анна: лазоревый взгляд неподвижен, пальцы обхватили тонкую стеклянную ножку бокала, да так крепко, что костяшки побелели. С чего бы это столичная певица так взволновалась? - Марина… Что-то знакомое, только никак не могу вспомнить… Что в хиромантии означает крест на линии Сатурна?
- Эх, гадала мне цыганка… Скверный знак, - вздохнула Люричева. Подняла левую ладонь, развернула к Еве, указала острым ноготком: - Вот она, линия жизни, она же линия Сатурна. У меня тоже есть заметный крест на ее середине. Сомнения, тяготы, тревоги, кончина безвременная, часто насильственная, - она скептически хмыкнула. - Но я в это не верю. Судьбу человек сам творит.
- Ой ли?.. – едва слышно прошептала Мария, ни к кому в особенности не обращаясь.
- Она придуманная, - еле слышно пролепетала Лара, прячась за корпусом гитары. – Марина. И Ася.
- Да ничего подобного! – вдруг нехорошо оживилась Каина. - Ты ведь Марину Вербу имеешь в виду? Верба жила здесь, в городе, лет семь тому назад. А Ася, мэтр, это уменьшительно-ласкательное от «Анна». Вот она, Ася, она же Анна Ангел, прошу любить и жаловать.
Объясняя, Мария развернулась к бакалавру – тот заинтересованно поднял бровь. Ева наконец сообразила, о ком идет речь, и похолодела. Назревал скандал.
- Они с Вербой подруги были с детства, не разлей вода. Марина милая была девушка и небесталанная весьма. Актрисой стать мечтала, - продолжала Мария. - Стихи писала, вроде как Лара, пела, рисовала недурно. А Ася – так, серый воробей, тише воды, ниже травы. Росли-росли наши девушки и выросли наконец. Однажды собралась Марина с духом, поехала в Столицу и поступила в тамошний театр, как его… ну-ка, Анна?
- «Лунные дожди», малый драматический, - сухо откликнулась Ангел. – Мария, мне не нравится, как ты себя ведешь. Остановись немедленно.
Однако Каина-младшая и не думала останавливаться. Блестя глазами и обращаясь поочередно то к Юлии, то к Данковскому, она рассказывала:
- И лучшая подружка с нею, куда ж они друг без друга. Вот только когда Вербу зачислили в труппу, она вернулась в Город, а Ася отчего-то нет. Верба такая была радостная, счастливая. Говорила, что ненадолго, только продаст свой особняк и сразу же навсегда укатит в Столицу. Дом у нее вправду был хороший, младший Ольгимский его намеревался купить. Уже и документы собрали, и цену оговорили. А перед самой сделкой Верба пропала. Начались поиски. Дня через три ее отыскали. На Курганах, около брошенной фермы. Повесилась в бывшей конюшне. Ни записки не оставила, ничего. Просто ушла в степь, забралась в пустой дом и покончила с собой.
- Мария, прекрати, - взмолилась Ева.
- Кому достался особняк после смерти Вербы? - после некоторого молчания вдруг спросил бакалавр.
- Ей, - хмыкнув, Люричева показала мундштуком на Анну Ангел. Та надменно вскинула подбородок.
- В бумагах Марины отыскалось что-то вроде завещания. Иногда в шутку составляют такое - мол, в случае внезапной смерти все мое движимое и недвижимое имущество, а также свои долги отказываю такому-то и такому-то… Оказалось, бумага действенна. Так наша блистательная Анна одним махом стала законной владелицей Верб. Совершенно законной, - продолжала Мария. – Тем временем в Столице стремительно всходила новая эстрадная звезда… Анна, дорогая, мне тут нашептали, якобы ты хранишь в комоде веревку покойницы? Знаете, мэтр Даниэль, у нас верят, якобы нет более могущественного талисмана удачи, чем веревка самоубийцы. Нашей Анне удача ой как необходима. Похоже, ее звезда меркнет, в Столице ее уж не жалуют, как прежде.
- Клевета, - звенящим голосом заявила Анна, сбрасывая ноги с дивана. Каблучки глухо стукнули о паркет.
- Насчет веревки или насчет твоей бесталанности? - Каина хищно улыбнулась. Данковский нахмурился и подался вперед, а Ева, сама того не замечая, прижалась к бакалавру плотнее, то ли пытаясь его удержать, то ли укрыться за ним. – Так ты говорила, в Столице на твоих концертах аншлаги? Значит, там у тебя аншлаги, а ты здесь шубками торгуешь? Что тебе за интерес в Городе, а?
- Нет, я этого терпеть не намерена, - Анна решительно шагнула к выходу. Мария от окна сделала движение, будто собираясь заступить ей дорогу, и певица тут же остановилась, обернулась с вызовом. Однако младшая Каина не тронулась с места. Встала спиной к окну, скрестив руки на груди, сказала почти спокойно:
- Скажи-ка, девочка Ася, кто тебе ворожит?
- А тебе что за дело, ведьма? – прошипела та.
- Надо же, не видела я тебя раньше. Смотрела, а не видела. Чужой жизнью живешь, чужой смертью помрешь.
- Кликуша чокнутая, - любезным тоном откликнулась Анна. Она уже овладела собой и даже нашла в себе силы вполне естественно улыбнуться. Даже теперь, злая, растрепанная, с яркими пятнами румянца на скулах, она была чудо как хороша. – Ведьма. Даниэль, простите, мне пора. Юлия, Ева, счастливо оставаться. Провожать не нужно, я сама. Ларочка, спасибо тебе за песню. Очень хорошая песня.
Четыре женщины глядели ей вслед. Черноволосая решительная Мария. Остроносенькая Юлия с модной короткой стрижкой и изящным мундштуком в уголке чуть подкрашенного темной помадой рта. Запуганная серая мышка Лара с расширенными от страха глазищами. Ева Ян, вцепившаяся в плечо Данковского, как в спасательный круг, и заметившая это только когда бакалавр осторожно накрыл ее руку – своей.
- Нажила ты себе врага, подруга, - задумчиво сказала Люричева. – Обязательно было именно сейчас?..
- Так уж вышло, - криво усмехнулась Каина. – Да и плевать.
Одевавшаяся в прихожей Анна с грохотом уронила что-то. Выругалась вполголоса. Ее голос заглушил трезвон дверного колокольчика. Щелкнул замок, певица открыла дверь, заговорила с кем-то. До Евы долетело приглушенное «Да, он здесь…о, неужели?..», и следом звонкий смех, заставивший сердце Евы Ян екнуть от скверного предчувствия.
- Мэтр Данковский, тут за вами! – громко, неестественно весело крикнула Анна. - Вестовой от коменданта! Срочно зовут!
Глава 3.
Оглавление.
@темы: фанфики