- Все просто, - носком сапога Оюн спихнул с оплывшего края песчаного колодца камешек. Галька канула в темноту. Спустя десяток ударов сердца донесся едва различимый цокающий звук удара. - Нужно спуститься на дно, положить свое тело вдоль линий Бездны Саок, пройти круг и вернуться обратно. Начало пути - здесь. Кто вернется живым - тот и победитель.
Артемий глянул в жерло колодца, не увидев ничего, кроме уходящих вниз неровных песчаных стен, из которых кое-где торчали камни и корни растений. Из темной глубины веяло теплой сыростью, как в солнечный день подле мелкой застоявшейся воды.
- Но как спуститься вниз? - спросил он. В полутьме менху безуспешно пытался разглядеть вбитые скобы или хотя бы веревочную лестницу.
- Прыгай, - пожал крутыми плечами Старейшина. - Другого пути не существует.
Как Артемий не старался, он не мог в точности вспомнить, чем закончился ритуал на кургане Раги. Кажется, ему даровали возможность увидеть изнанку мира и ощутить на своем лице жаркое дыхание удурга. Он был богом, жертвой и жрецом, он видел предначертанные линии, сияющие белизной и алым - а потом очнулся перед Воротами Скорби. Рядом стояла Тая Тычик, держа его за руку - похоже, девочка провела его от кургана до Термитника.
- Все разошлись, - ответила она на вопросительный взгляд менху. - Капелла, Ласка, Миши и мальчики ушли в Многогранник. Невесты и олонги вернулись в Степь. Госпожа Аглая и ее ликторы - на Станцию, встречать поезд. Он приехал, мы видели его с кургана. Оспина… - она в растерянности пожала плечиками. - Оспина исчезла. Кледа приняла ее в себя. Теперь она вместе с Матерью Бодхо. А я осталась. Должен же кто-то отвести тебя к бойням.
читать дальше- Разве ты не уйдешь вместе с остальными ребятами в башню? - они прошли в огромные ворота, переступая через шпалы узкоколейки, между которыми тянулась к солнцу пожухлая трава.
- Мой дом - тут, - Тая повела рукой, указывая на угрюмые, молчащие цеха, провисшие цепи и остановившиеся вагонетки. - Другим страшно, а мне нравится. Чудеса Капеллы - не для меня. Когда я вырасту, я хочу стать такой же, как Оспина. Хочу вести Уклад за собой, - она склонила головку набок, требовательно спросив: - Бурах! Когда ты станешь новым Старейшиной, а мне исполнится столько же лет, сколько Капелле - возьмешь меня замуж?
- Если ты к тому времени сама не передумаешь - непременно, - серьезно заверил девочку гаруспик.
- Хорошо, - Тая чмокнула в нос своего игрушечного бычка, словно скрепив полученную клятву. - Капелла сказала, чума скоро уйдет от нас. В Степи остались быки и коровы, значит, весной родятся новые телята. Все наладится, верно?
- Ну, мы постараемся, чтобы все наладилось, - Бурах подсадил девочку, чтобы она смогла перебраться через завал из опрокинутых тележек. - Тая, куда ты меня ведешь?
- Вниз, - удивилась вопросу девочка. - Обычно все решается там, внизу.
Гаруспику казалось, он неплохо изучил запутанный мир корпусов огромных боен - но, миновав бывшие разделочные цеха, где ютились выжившие рабочие фабрики, и спустившись вниз по длинной грохочущей железной лестнице, они с Таей углубились в бесконечные лабиринты подвалов и дебри подсобных помещений Термитника. Мимо плыли темные громады железных холодильников, гигантские динамо-машины с рядами рычагов и тумблеров, повернутых в положение «Выкл.», сложенные в шаткие штабеля подносы и перевернутые тележки. Вдоль стен тянулись толстые перекрученные кабели в лохмотьях отставшей изоляции и серых клочьях паутины. Тусклыми бледно-лиловыми огоньками мерцали редкие лампочки, забранные в решетчатые короба - несколько лет назад Ольгимские электрифицировали фабрику, протянув линию от гидростанции на реке Нода. Тая вначале отважно бежала впереди, но вскоре струхнула и предпочла идти рядом с Бурахом. Гаруспика удивило отсутствие крыс и наполнявший проходы запах - сухой и прогорклый, но не казавшийся неприятным. Здесь было жутковато - он никак не мог отделаться от пугающего впечатления: в тенях прячется кто-то, следящий за ними и выжидающий момент для нападения. Что некая тварь крадется следом на мягких лапах - бесформенная, злобная, жаждущая крови - и, если он достаточно быстро оглянется, то успеет заметить блеск ее оскаленных клыков перед прыжком.
Долгий путь окончился в небольшом квадратном зале, освещенном единственной лампой в круглом жестяном абажуре. Посреди зала темнел провал шириной около двух шагов в поперечнике. В дальней части помещения стояла косая дощатая ограда, лежали несколько брикетов давно высохшего сена, создавая имитацию коровьего загона. Там обитала старая, облысевшая коровья шкура, растянутая на палках, и с пожелтевшим коровьим же черепом с отполированными рогами.
Оюн ждал их, стоя на краю колодца.
- Ты убил ее, - непримиримо заявил он, завидев гаруспика и державшуюся позади него Таю. - А ты - ты позволила ему сделать это! - он свирепо ткнул пальцем в девочку. - Где оно, ваше чудо? - Старейшина сплюнул в колодец. - Старики бубнят, мол, при верно исполненной Кледе колодец должен до краев наполниться Высшей кровью - а где она? Вы просто убили Оспину, зарезали, как корову на бойне!
- Она сама хотела этого, - не слишком уверенно возразил менху. Бурах и сам точно не знал, что они совершили там, на кургане Раги - но чувствовал, что засыпающий вечным сном удург откликнулся на их безнадежный призыв. Откликнулся - но мир оставался прежним, ничего не произошло. - Ее самопожертвование было добровольным и…
- Чушь, - скорбь Старейшины по утраченной подруге переплавилась в бессильный гнев. - Она всегда любила жизнь, она не должна была умирать так рано! Я надеялся, мы с ней возьмем Уклад после того, как все закончится. Новый Уклад, очищенный, истинный и незамутненный, как в древние времена. Полоумная Ольгимская захватила башню, думая сделать ее крепостью своего собственного Уклада, но просчиталась. Что могут дети? Ничего. Только мечтать и придумывать сказки. Мечты не намажешь на хлеб, сказками не покроешь дырявую крышу. От них никакого проку. Жаль, инквизитор не успела довершить задуманное - но военные на Станции сделают это за нее, - он оскалился. - Многогранника не будет, но Термитник останется. Он будет принадлежать мне, а не тебе, чужаку.
- Оюн! - возмущенно воскликнула Тая. - Ну что ты такое говоришь! Уклад не может принадлежать кому-либо! Это мы принадлежим Укладу, мы его дети и мы - его часть. Все мы, живущие в Городе…
- Ты не понимаешь, дитя, - на миг голос Оюна смягчился. - Ты видела смерть и не боишься ее, но ты слишком мала, чтобы изведать темную сторону жизни. Я бы заботился о тебе, ты играла бы с телятами и была счастлива. К чему тебе знать больше? Зачем вставать на одну из сторон в войне, которой ты не понимаешь?
- Я все понимаю, - Тая ожгла Старейшину холодным, совсем не девчоночьим взглядом и отошла в сторону. - Тебе было недостаточно просто следить за порядком Уклада. Ты сам хотел стать этим порядком. Оспина тоже это понимала, она читала в твоем сердце - но знала, ей некем заменить тебя. Она предпочла мелкое зло - тебя. Но теперь нашлось, кому занять твое место. Идите и сражайтесь! - она резко отмахнула рукой.
Чуть помедлив, гаруспик шагнул в пустоту. Увидев, что стоящий на другой стороне колодца Оюн сделал то же самое.
…Маленькая комната, обтянутая обоями цвета свежей артериальной крови. Постель с простынями густого медового цвета. Лежащая женщина, стройная, узкая в кости, окутанная прозрачными алыми шелками. Рассыпавшиеся белые локоны, в светлых глазах зимней льдинкой стынут тоска и одиночество.
Ему так хотелось растопить этот лед. Узнать, как она умеет улыбаться. У нее должна быть очень хорошая улыбка - чуть смущенная, робко трепещущая на тонких губах.
- Мы не успели поговорить, - мягко произнесла Аглая Лилич. - А теперь уже поздно, наши линии разошлись навсегда. Я мертва, ты жив. Постарайся и дальше оставаться в живых, ладно?
Она порывисто вскинула руки, обнимая гаруспика, истаивая, точно восковая фигурка, туманом просачиваясь меж его судорожно стиснутых пальцев. Когда она и комната растворились в небытии, Артемий стоял в низком туннеле, живом и пульсирующем, светившемся изнутри собственным потаенным светом, точно раскаленный уголь. Под ногами струилась кровь - вязкая, соленая, живая. Кровь Высших быков.
«Аглаи больше нет», - гаруспик знал, что пришедшее к нему видение не лжет. Инквизитор умерла, скверной и одинокой смертью, и мысль об утрате наполняла его сердце скорбью. Бурах был для нее всего лишь полезным человеком, инструментом в борьбе за право с честью вернуться обратно в Столицу. Тем, с кем она могла позволить себе быть откровенной - и Карающий Бич представления не имела о том, какие чувства испытывал к ней менху. О том, как его тянуло к ней - женщине, похожей на заточенный до бритвенной остроты клинок, отсекающий праведное от неправедного.
Ее больше не было на земле. Она существовала только в его памяти. В воображении человека, стоявшего в легендарных призрачных туннелях под Городом. В кровеносных жилах удурга, что пронизывают все и вся.
Бурах не удивился, обнаружив, что бос и полностью раздет. Он шел сквозь Испытание, а у них свои законы, свободные от запретов и предписаний человеческой логики. Следовало решить, куда идти - и он свернул направо. Каждый шаг сопровождался гулким шлепаньем. Он брел и брел по бесконечному округлому туннелю с многочисленными ответвлениями, пока навстречу ему из стены не вышла Оспина. Вместо привычного бурого балахона она была облачена в наряд Травяной Невесты, сплетенный из колючих стеблей, украшенный багровыми цветами, ронявшими бархатные лепестки в текущую мимо кровь. Коротко обкромсанные каштановые волосы сменились змеящейся по спине косой, запястья степнячки обвивали тяжелые золотые браслеты. Оспина была изумительна и желанна. Наверное, именно такой представала она глазам Оюна.
- Эсь'Пайна, - почтительно произнес гаруспик истинное имя последней жрицы умирающих богов, - я благодарен судьбе за встречу с тобой. Направь меня, скажи, что мне надлежит свершить.
- Откуда мне знать? - откликнулась Оспина. - Ты дважды познал искусство раскрытия линий - там, в Столице, и здесь, в Степи. Ты ведаешь тайны науки и секреты магии, мечтая слить их воедино, дабы обрести силу творить чудеса. Ты доказал свое право на собственное мнение. Ступай - и в конце концов придешь к своему решению. Совершишь выбор - в пользу той или иной чаши весов. Твое сердце подскажет, что правильнее: уничтожить будущее во имя настоящего или отказаться от настоящего в пользу грядущего. Выбирай, но не проси о подсказках, - она провела кончиками пальцев по его щеке. Отступила назад, к вздрогнувшей стене, жадно поглотившей ее.
- Даже после смерти она издевается и играет в загадки, - пробормотал Бурах. Густой, теплый поток крови под его ногами обтекал щиколотки и настойчиво подталкивал вперед. Спустя еще сотню или две шагов гаруспик вместе с небольшим водопадом вывалился в округлый зал, чьи алые стены сокращались в такт биению огромного сердца.
Посреди зала монументом высился Старейшина боен - обнаженный, грузный, перевитый мускулами, с толстой шеей и упрямо склоненной вперед лобастой головой. Завидев Артемия, он медленно провел ногой по хлюпающей жиже - в точности злой бык на выгоне, завидевший соперника и скребущий тяжелым копытом землю.
Не было произнесено ни единого слова - да и к чему пустые разговоры, когда решается вопрос о первенстве? Оюн сорвался с места и ринулся вперед. Его стремительно движущаяся фигура подернулась кровавым маревом, застилающим глаза - а когда оно рассеялось, Бурах еле успел отпрыгнуть в сторону, спасаясь от явившегося воочию разъяренного аврокса, Высшего, небывалого творения с торсом человека и головой быка. Изогнутые рога вздымались, как варварская корона. Как два костяных меча, готовых терзать и убивать. Ноги Оюна тоже утратили человеческий вид, превратившись в ноги быка, покрытые жесткой черной шерстью и заканчивающиеся массивными копытами.
«Голова - уязвимое место чудовищ», - всплыла в памяти фраза из прочитанного когда-то мифа.
Гаруспик танцевал пляску смерти, увертываясь от разящих рогов и тяжелых кулаков Старейшины. Раз за разом безжалостно ударяя ребром ладони по широкому носу фантастической твари. Аврокс оглушительно ревел, разбрызгивая кровавую пену, на мгновение терял ориентацию, приходил в себя и вновь бросался в атаку. Ноги скользили в крови, больше всего Бурах боялся упасть, ибо тогда Оюн растоптал бы его.
Но движения Высшего становились все более медленными и неловкими. Он шатался, промахивался, ожесточенно тряс головой, в вызывающем мычании зазвучали болезненные нотки. Получив очередной удар, Бык тяжеловесно рухнул на колени, подняв вокруг себя всплеск кровавого цунами - и не смог подняться.
Зайдя сзади, Артемий с размаху ударил обеими ладонями туда, где заканчивалась чуть кудрявящаяся бычья шкура и начиналась гладкая человеческая плоть. Аврокс жутко всхрапнул, медленно, как во сне, рушась мордой вперед.
В падении Бык обрел первоначальный облик - на песчаный пол упал уже Старейшина Уклада. Он прожил еще два или три мгновения, корчась в судорогах тетануса и тщетно пытаясь втянуть воздух в легкие.
Гаруспик не заметил, когда скончался его противник. Менху был занят более важным делом - стоял, согнувшись и упираясь руками в колени. Его тошнило. Последний удар твари пришелся как раз в желудок.
Сплюнув в последний раз, Бурах распрямился. Гаруспик вернулся в подземный зал, где все началось, и мертвый Оюн лежал в двух шагах от него. Иссиня-багровое, искаженное лицо и выкаченные глаза Старейшины позволяли с уверенностью вывести заключение-эпикриз: обширный инфаркт миокарда. Говоря по-простому, Оюна хватил удар.
- Я победил, - тяжело дыша, проговорил гаруспик, обращаясь к Тае. - Я вернулся живым. Уклад мой. Я - Старейшина.
- Поздравляю, - голосок принадлежал девочке или очень юной девушке, но не Тае Тычик - та стояла, широко распахнув наполненные страхом глаза и мертвой хваткой прижимая к себе игрушку. Ее ротик был полуоткрыт в не успевшем вырваться предостережении. Бурах резко обернулся, едва не потеряв равновесие, увидев только земляные стены каверны и загон. Нацепленная на палки коровья шкура шевелилась в попытках сдвинуться с места, поводила облезлым черепом, клацая челюстью. За плечом менху рассыпалась мелкая дробь серебряных колокольцев. - Его, нет-нет, не надо такой поспешности. Я вовсе не спешу сталкиваться с тобой лицом к лицу. Я ведь не Оюн, и у меня нет таких крепких и могучих рогов.
«Я думал, что прошел бездну Саок насквозь, но ошибался, - сумрачно подумал Бурах. - Испытание еще не закончено. Следом за мной из глубин поднялся дух - и насмехается надо мной».
- Кто ты? - он уже понял, что оборачиваться бесполезно, невидимка быстрее, человеческий взгляд не поспевает за ней. - Ты несешь мне послание? Или у меня есть нечто, необходимое тебе?
- Я - зритель, - хихикнули сзади. Без того неярко светившая лампочка начала меркнуть, погружая зал во мрак. - Что проку с талантливо поставленного и превосходно сыгранного спектакля, коли его за его ходом не следят восхищенные глаза? Я ведь и в самом деле восхищена тобой. Твоим упрямством и твоей настойчивостью. Ты не веришь мне? - голос преисполнился глумливой печали. - Зря. Я люблю смотреть на хорошо исполненное дело. Я ведь и сама такая исполнительная. Всегда проверяю, добротно ли выполнена работа. Не осталось ли где непогребенных мертвецов, способных выбраться из земли и встать в ряды моей армии? Верно ли начертаны обереги на дверях, принесены ли нужные жертвы? Не пытается ли какой-нибудь умник избавиться от меня, выплеснув освященную бычью кровь на порог своего жилища?
- Ты - Чума, - сипло произнес Артемий. Конечно, кто еще мог явиться сюда, кроме врага, с которым он вел долгую, изнуряющую борьбу. Кто мог скрываться в тенях, издевательски посмеиваясь над усилиями хирурга-менху? Он так долго преследовал ее и, наконец, загнал в угол. - Та, кого степняки прозвали Шабнак-Адыр. Королева мертвых. Губительница жизни. Ты смеешься, но знай - мы создали панацею. У нас есть кровь Высших. Вскоре тебе придется оставить этот город. Ты собрала достаточно жертв, чтобы воздвигнуть себе памятный курган. Возвращайся туда, откуда ты явилась.
- Меня призвали, - затылок Бураха ощутил легчайшее прикосновение, исполненное влажного, леденящего холода. - Не тебе приказывать мне уйти, лекарь. Твое зелье никому не поможет, никто о нем не узнает. Ты верно догадался - Город обречен. То, что было начато мною, твои сородичи собственноручно доведут до логического конца. А я вдоволь посмеюсь, глядя на ваши бессмысленные метания, и станцую на трупах. Я прокляла этот Город - и он умрет. В мучениях, как… - Шабнак на мгновение запнулась, - как когда-то умерла я.
- Она лжет, не верь ей! - завизжала обретшая голос Тая. - Не верь, не оборачивайся! Не смотри ей в лицо!
Но гаруспик уже повернулся, в ярости на неуловимого демона. Над жерлом колодца, черной дырой в сгущающейся темноте, невесомо витал силуэт, обрамленный мерцанием зеленовато-синих искр, похожих на болотные огоньки. Длинные, рваные одеяния Песчанки развевались на несуществующем ветру, белые волосы ореолом окружали голову. Бурах видел ее лицо - обтянутый коричневой иссохшей кожей оскаленный череп, лицо зараженного в последней стадии Язвы, за несколько мгновений до превращения в живую и страдающую мумию, разлагающуюся заживо.
- Бурах, не смотри! - девочка сорвалась с места и застыла, не в силах сделать еще шаг, словно кто-то набросил на нее невидимую сеть. Шабнак протянула руку - тонкую кисть, перехваченную костяным браслетом, хмыкнув:
- Дитя, исполненное жизни. Не вставай между нами. Я клялась не трогать детишек, но я ведь могу и передумать, - она сокрушенно вздохнула: - Лекарь, если бы ты мог увидеть мир моими глазами. Если бы мог ощутить дурманящий вкус своего праведного негодования. Ты мне нравишься, правда. Но ты стоишь у меня на пути. Уходи. Отправляйся к своей мертвой подружке. Вам не дано сокрушить меня - ни верой, ни магией, ни разумом.
Она запустила руку в складки трепещущей рванины, вытащив детскую игрушку - фигурку человека в зеленой хламиде, с приметанным к макушке обрывком бурой шерсти. Тая глухо застонала. Бурах в недоумении признал в тряпочном уродце пропавший подарок Миши-кукольницы. Что твердила ему Миши - мол, куклу украла Шабнак-Адыр?
- Верни, это мое, - потребовал менху. - Это дар от моего друга.
- Ты потерял его, - возразила демоница. - Утраченное принадлежит тому, кто его нашел.
- Давай меняться! - Тая подняла над головой игрушечного бычка. На ее искаженное мукой личико легла тень одержимости. - Мена! Шабнак, я хочу обменяться с тобой!
Песчанка склонила голову, белые волосы скрыли оскаленный лик чудовища. Казалось, она размышляла над предложением Таи - которое, как запоздало осознал гаруспик, имело некий скрытый и очень важный для маленькой Хозяйки смысл.
- Твой Бык при последнем издыхании, Хранительница, - наконец вымолвила она. - Будь был молод и силен, как в прежние времена, я, может быть, и согласилась бы… Мой ответ - нет, - крючковатые, шелушащиеся от струпьев пальцы Шабнак с желтыми ногтями впились в мягкое, набитое сухой травой туловище игрушки и ее нарисованное лицо, раздирая куклу напополам.
- Нет! - Тая все же порвала узы, удерживавшие ее на месте, бросившись на песчаную ведьму. Бурах успел разглядеть двойственность ее образов - маленькую девочку и стремительную золотую комету. Искра насквозь прошила Шабнак, мертвенная зелень огоньков слилась с чистым солнечным сиянием - и огонек маленькой Хозяйки потух, канув в глубины колодца.
Холодная петля стиснула горло менху, ломая хрящ и позвонки, как закрученная до отказа гаррота. Он пытался разорвать сжимающееся кольцо, но пальцы хватали лишь пустоту. Глаза заволокло алым, сквозь эту темнеющую завесу гаруспик разглядел силуэт Шабнак, склонившейся над умирающим лекарем и державшей в руке обезглавленную игрушку.
…Двое мужчин - кряжистый, лысоватый здоровяк и долговязый молодой человек с ежиком темно-рыжих волос - лежали в пещере под бойнями Ольгимских.
Окажись тут, в отдаленном и забытом всеми помещении, сторонний наблюдатель, и догадайся он с фонарем в руках заглянуть в жерло невесть для какой надобности выкопанного глубокого колодца, он различил бы на иссохшем дне скрюченную фигурку. Маленькую, нелепо изогнутую. Похожую на сломанную куклу, некогда очаровательную, а теперь безнадежно испорченную и выброшенную на свалку.
Больше в подвале на нижнем ярусе Термитника не было никого. Только мертвецы и запустение.
Натужно гудевшая лампа в жестяном абажуре брызнула ослепительной бело-синей вспышкой и погасла.
Глава 26.
Оглавление.
Артемий глянул в жерло колодца, не увидев ничего, кроме уходящих вниз неровных песчаных стен, из которых кое-где торчали камни и корни растений. Из темной глубины веяло теплой сыростью, как в солнечный день подле мелкой застоявшейся воды.
- Но как спуститься вниз? - спросил он. В полутьме менху безуспешно пытался разглядеть вбитые скобы или хотя бы веревочную лестницу.
- Прыгай, - пожал крутыми плечами Старейшина. - Другого пути не существует.
Как Артемий не старался, он не мог в точности вспомнить, чем закончился ритуал на кургане Раги. Кажется, ему даровали возможность увидеть изнанку мира и ощутить на своем лице жаркое дыхание удурга. Он был богом, жертвой и жрецом, он видел предначертанные линии, сияющие белизной и алым - а потом очнулся перед Воротами Скорби. Рядом стояла Тая Тычик, держа его за руку - похоже, девочка провела его от кургана до Термитника.
- Все разошлись, - ответила она на вопросительный взгляд менху. - Капелла, Ласка, Миши и мальчики ушли в Многогранник. Невесты и олонги вернулись в Степь. Госпожа Аглая и ее ликторы - на Станцию, встречать поезд. Он приехал, мы видели его с кургана. Оспина… - она в растерянности пожала плечиками. - Оспина исчезла. Кледа приняла ее в себя. Теперь она вместе с Матерью Бодхо. А я осталась. Должен же кто-то отвести тебя к бойням.
читать дальше- Разве ты не уйдешь вместе с остальными ребятами в башню? - они прошли в огромные ворота, переступая через шпалы узкоколейки, между которыми тянулась к солнцу пожухлая трава.
- Мой дом - тут, - Тая повела рукой, указывая на угрюмые, молчащие цеха, провисшие цепи и остановившиеся вагонетки. - Другим страшно, а мне нравится. Чудеса Капеллы - не для меня. Когда я вырасту, я хочу стать такой же, как Оспина. Хочу вести Уклад за собой, - она склонила головку набок, требовательно спросив: - Бурах! Когда ты станешь новым Старейшиной, а мне исполнится столько же лет, сколько Капелле - возьмешь меня замуж?
- Если ты к тому времени сама не передумаешь - непременно, - серьезно заверил девочку гаруспик.
- Хорошо, - Тая чмокнула в нос своего игрушечного бычка, словно скрепив полученную клятву. - Капелла сказала, чума скоро уйдет от нас. В Степи остались быки и коровы, значит, весной родятся новые телята. Все наладится, верно?
- Ну, мы постараемся, чтобы все наладилось, - Бурах подсадил девочку, чтобы она смогла перебраться через завал из опрокинутых тележек. - Тая, куда ты меня ведешь?
- Вниз, - удивилась вопросу девочка. - Обычно все решается там, внизу.
Гаруспику казалось, он неплохо изучил запутанный мир корпусов огромных боен - но, миновав бывшие разделочные цеха, где ютились выжившие рабочие фабрики, и спустившись вниз по длинной грохочущей железной лестнице, они с Таей углубились в бесконечные лабиринты подвалов и дебри подсобных помещений Термитника. Мимо плыли темные громады железных холодильников, гигантские динамо-машины с рядами рычагов и тумблеров, повернутых в положение «Выкл.», сложенные в шаткие штабеля подносы и перевернутые тележки. Вдоль стен тянулись толстые перекрученные кабели в лохмотьях отставшей изоляции и серых клочьях паутины. Тусклыми бледно-лиловыми огоньками мерцали редкие лампочки, забранные в решетчатые короба - несколько лет назад Ольгимские электрифицировали фабрику, протянув линию от гидростанции на реке Нода. Тая вначале отважно бежала впереди, но вскоре струхнула и предпочла идти рядом с Бурахом. Гаруспика удивило отсутствие крыс и наполнявший проходы запах - сухой и прогорклый, но не казавшийся неприятным. Здесь было жутковато - он никак не мог отделаться от пугающего впечатления: в тенях прячется кто-то, следящий за ними и выжидающий момент для нападения. Что некая тварь крадется следом на мягких лапах - бесформенная, злобная, жаждущая крови - и, если он достаточно быстро оглянется, то успеет заметить блеск ее оскаленных клыков перед прыжком.
Долгий путь окончился в небольшом квадратном зале, освещенном единственной лампой в круглом жестяном абажуре. Посреди зала темнел провал шириной около двух шагов в поперечнике. В дальней части помещения стояла косая дощатая ограда, лежали несколько брикетов давно высохшего сена, создавая имитацию коровьего загона. Там обитала старая, облысевшая коровья шкура, растянутая на палках, и с пожелтевшим коровьим же черепом с отполированными рогами.
Оюн ждал их, стоя на краю колодца.
- Ты убил ее, - непримиримо заявил он, завидев гаруспика и державшуюся позади него Таю. - А ты - ты позволила ему сделать это! - он свирепо ткнул пальцем в девочку. - Где оно, ваше чудо? - Старейшина сплюнул в колодец. - Старики бубнят, мол, при верно исполненной Кледе колодец должен до краев наполниться Высшей кровью - а где она? Вы просто убили Оспину, зарезали, как корову на бойне!
- Она сама хотела этого, - не слишком уверенно возразил менху. Бурах и сам точно не знал, что они совершили там, на кургане Раги - но чувствовал, что засыпающий вечным сном удург откликнулся на их безнадежный призыв. Откликнулся - но мир оставался прежним, ничего не произошло. - Ее самопожертвование было добровольным и…
- Чушь, - скорбь Старейшины по утраченной подруге переплавилась в бессильный гнев. - Она всегда любила жизнь, она не должна была умирать так рано! Я надеялся, мы с ней возьмем Уклад после того, как все закончится. Новый Уклад, очищенный, истинный и незамутненный, как в древние времена. Полоумная Ольгимская захватила башню, думая сделать ее крепостью своего собственного Уклада, но просчиталась. Что могут дети? Ничего. Только мечтать и придумывать сказки. Мечты не намажешь на хлеб, сказками не покроешь дырявую крышу. От них никакого проку. Жаль, инквизитор не успела довершить задуманное - но военные на Станции сделают это за нее, - он оскалился. - Многогранника не будет, но Термитник останется. Он будет принадлежать мне, а не тебе, чужаку.
- Оюн! - возмущенно воскликнула Тая. - Ну что ты такое говоришь! Уклад не может принадлежать кому-либо! Это мы принадлежим Укладу, мы его дети и мы - его часть. Все мы, живущие в Городе…
- Ты не понимаешь, дитя, - на миг голос Оюна смягчился. - Ты видела смерть и не боишься ее, но ты слишком мала, чтобы изведать темную сторону жизни. Я бы заботился о тебе, ты играла бы с телятами и была счастлива. К чему тебе знать больше? Зачем вставать на одну из сторон в войне, которой ты не понимаешь?
- Я все понимаю, - Тая ожгла Старейшину холодным, совсем не девчоночьим взглядом и отошла в сторону. - Тебе было недостаточно просто следить за порядком Уклада. Ты сам хотел стать этим порядком. Оспина тоже это понимала, она читала в твоем сердце - но знала, ей некем заменить тебя. Она предпочла мелкое зло - тебя. Но теперь нашлось, кому занять твое место. Идите и сражайтесь! - она резко отмахнула рукой.
Чуть помедлив, гаруспик шагнул в пустоту. Увидев, что стоящий на другой стороне колодца Оюн сделал то же самое.
…Маленькая комната, обтянутая обоями цвета свежей артериальной крови. Постель с простынями густого медового цвета. Лежащая женщина, стройная, узкая в кости, окутанная прозрачными алыми шелками. Рассыпавшиеся белые локоны, в светлых глазах зимней льдинкой стынут тоска и одиночество.
Ему так хотелось растопить этот лед. Узнать, как она умеет улыбаться. У нее должна быть очень хорошая улыбка - чуть смущенная, робко трепещущая на тонких губах.
- Мы не успели поговорить, - мягко произнесла Аглая Лилич. - А теперь уже поздно, наши линии разошлись навсегда. Я мертва, ты жив. Постарайся и дальше оставаться в живых, ладно?
Она порывисто вскинула руки, обнимая гаруспика, истаивая, точно восковая фигурка, туманом просачиваясь меж его судорожно стиснутых пальцев. Когда она и комната растворились в небытии, Артемий стоял в низком туннеле, живом и пульсирующем, светившемся изнутри собственным потаенным светом, точно раскаленный уголь. Под ногами струилась кровь - вязкая, соленая, живая. Кровь Высших быков.
«Аглаи больше нет», - гаруспик знал, что пришедшее к нему видение не лжет. Инквизитор умерла, скверной и одинокой смертью, и мысль об утрате наполняла его сердце скорбью. Бурах был для нее всего лишь полезным человеком, инструментом в борьбе за право с честью вернуться обратно в Столицу. Тем, с кем она могла позволить себе быть откровенной - и Карающий Бич представления не имела о том, какие чувства испытывал к ней менху. О том, как его тянуло к ней - женщине, похожей на заточенный до бритвенной остроты клинок, отсекающий праведное от неправедного.
Ее больше не было на земле. Она существовала только в его памяти. В воображении человека, стоявшего в легендарных призрачных туннелях под Городом. В кровеносных жилах удурга, что пронизывают все и вся.
Бурах не удивился, обнаружив, что бос и полностью раздет. Он шел сквозь Испытание, а у них свои законы, свободные от запретов и предписаний человеческой логики. Следовало решить, куда идти - и он свернул направо. Каждый шаг сопровождался гулким шлепаньем. Он брел и брел по бесконечному округлому туннелю с многочисленными ответвлениями, пока навстречу ему из стены не вышла Оспина. Вместо привычного бурого балахона она была облачена в наряд Травяной Невесты, сплетенный из колючих стеблей, украшенный багровыми цветами, ронявшими бархатные лепестки в текущую мимо кровь. Коротко обкромсанные каштановые волосы сменились змеящейся по спине косой, запястья степнячки обвивали тяжелые золотые браслеты. Оспина была изумительна и желанна. Наверное, именно такой представала она глазам Оюна.
- Эсь'Пайна, - почтительно произнес гаруспик истинное имя последней жрицы умирающих богов, - я благодарен судьбе за встречу с тобой. Направь меня, скажи, что мне надлежит свершить.
- Откуда мне знать? - откликнулась Оспина. - Ты дважды познал искусство раскрытия линий - там, в Столице, и здесь, в Степи. Ты ведаешь тайны науки и секреты магии, мечтая слить их воедино, дабы обрести силу творить чудеса. Ты доказал свое право на собственное мнение. Ступай - и в конце концов придешь к своему решению. Совершишь выбор - в пользу той или иной чаши весов. Твое сердце подскажет, что правильнее: уничтожить будущее во имя настоящего или отказаться от настоящего в пользу грядущего. Выбирай, но не проси о подсказках, - она провела кончиками пальцев по его щеке. Отступила назад, к вздрогнувшей стене, жадно поглотившей ее.
- Даже после смерти она издевается и играет в загадки, - пробормотал Бурах. Густой, теплый поток крови под его ногами обтекал щиколотки и настойчиво подталкивал вперед. Спустя еще сотню или две шагов гаруспик вместе с небольшим водопадом вывалился в округлый зал, чьи алые стены сокращались в такт биению огромного сердца.
Посреди зала монументом высился Старейшина боен - обнаженный, грузный, перевитый мускулами, с толстой шеей и упрямо склоненной вперед лобастой головой. Завидев Артемия, он медленно провел ногой по хлюпающей жиже - в точности злой бык на выгоне, завидевший соперника и скребущий тяжелым копытом землю.
Не было произнесено ни единого слова - да и к чему пустые разговоры, когда решается вопрос о первенстве? Оюн сорвался с места и ринулся вперед. Его стремительно движущаяся фигура подернулась кровавым маревом, застилающим глаза - а когда оно рассеялось, Бурах еле успел отпрыгнуть в сторону, спасаясь от явившегося воочию разъяренного аврокса, Высшего, небывалого творения с торсом человека и головой быка. Изогнутые рога вздымались, как варварская корона. Как два костяных меча, готовых терзать и убивать. Ноги Оюна тоже утратили человеческий вид, превратившись в ноги быка, покрытые жесткой черной шерстью и заканчивающиеся массивными копытами.
«Голова - уязвимое место чудовищ», - всплыла в памяти фраза из прочитанного когда-то мифа.
Гаруспик танцевал пляску смерти, увертываясь от разящих рогов и тяжелых кулаков Старейшины. Раз за разом безжалостно ударяя ребром ладони по широкому носу фантастической твари. Аврокс оглушительно ревел, разбрызгивая кровавую пену, на мгновение терял ориентацию, приходил в себя и вновь бросался в атаку. Ноги скользили в крови, больше всего Бурах боялся упасть, ибо тогда Оюн растоптал бы его.
Но движения Высшего становились все более медленными и неловкими. Он шатался, промахивался, ожесточенно тряс головой, в вызывающем мычании зазвучали болезненные нотки. Получив очередной удар, Бык тяжеловесно рухнул на колени, подняв вокруг себя всплеск кровавого цунами - и не смог подняться.
Зайдя сзади, Артемий с размаху ударил обеими ладонями туда, где заканчивалась чуть кудрявящаяся бычья шкура и начиналась гладкая человеческая плоть. Аврокс жутко всхрапнул, медленно, как во сне, рушась мордой вперед.
В падении Бык обрел первоначальный облик - на песчаный пол упал уже Старейшина Уклада. Он прожил еще два или три мгновения, корчась в судорогах тетануса и тщетно пытаясь втянуть воздух в легкие.
Гаруспик не заметил, когда скончался его противник. Менху был занят более важным делом - стоял, согнувшись и упираясь руками в колени. Его тошнило. Последний удар твари пришелся как раз в желудок.
Сплюнув в последний раз, Бурах распрямился. Гаруспик вернулся в подземный зал, где все началось, и мертвый Оюн лежал в двух шагах от него. Иссиня-багровое, искаженное лицо и выкаченные глаза Старейшины позволяли с уверенностью вывести заключение-эпикриз: обширный инфаркт миокарда. Говоря по-простому, Оюна хватил удар.
- Я победил, - тяжело дыша, проговорил гаруспик, обращаясь к Тае. - Я вернулся живым. Уклад мой. Я - Старейшина.
- Поздравляю, - голосок принадлежал девочке или очень юной девушке, но не Тае Тычик - та стояла, широко распахнув наполненные страхом глаза и мертвой хваткой прижимая к себе игрушку. Ее ротик был полуоткрыт в не успевшем вырваться предостережении. Бурах резко обернулся, едва не потеряв равновесие, увидев только земляные стены каверны и загон. Нацепленная на палки коровья шкура шевелилась в попытках сдвинуться с места, поводила облезлым черепом, клацая челюстью. За плечом менху рассыпалась мелкая дробь серебряных колокольцев. - Его, нет-нет, не надо такой поспешности. Я вовсе не спешу сталкиваться с тобой лицом к лицу. Я ведь не Оюн, и у меня нет таких крепких и могучих рогов.
«Я думал, что прошел бездну Саок насквозь, но ошибался, - сумрачно подумал Бурах. - Испытание еще не закончено. Следом за мной из глубин поднялся дух - и насмехается надо мной».
- Кто ты? - он уже понял, что оборачиваться бесполезно, невидимка быстрее, человеческий взгляд не поспевает за ней. - Ты несешь мне послание? Или у меня есть нечто, необходимое тебе?
- Я - зритель, - хихикнули сзади. Без того неярко светившая лампочка начала меркнуть, погружая зал во мрак. - Что проку с талантливо поставленного и превосходно сыгранного спектакля, коли его за его ходом не следят восхищенные глаза? Я ведь и в самом деле восхищена тобой. Твоим упрямством и твоей настойчивостью. Ты не веришь мне? - голос преисполнился глумливой печали. - Зря. Я люблю смотреть на хорошо исполненное дело. Я ведь и сама такая исполнительная. Всегда проверяю, добротно ли выполнена работа. Не осталось ли где непогребенных мертвецов, способных выбраться из земли и встать в ряды моей армии? Верно ли начертаны обереги на дверях, принесены ли нужные жертвы? Не пытается ли какой-нибудь умник избавиться от меня, выплеснув освященную бычью кровь на порог своего жилища?
- Ты - Чума, - сипло произнес Артемий. Конечно, кто еще мог явиться сюда, кроме врага, с которым он вел долгую, изнуряющую борьбу. Кто мог скрываться в тенях, издевательски посмеиваясь над усилиями хирурга-менху? Он так долго преследовал ее и, наконец, загнал в угол. - Та, кого степняки прозвали Шабнак-Адыр. Королева мертвых. Губительница жизни. Ты смеешься, но знай - мы создали панацею. У нас есть кровь Высших. Вскоре тебе придется оставить этот город. Ты собрала достаточно жертв, чтобы воздвигнуть себе памятный курган. Возвращайся туда, откуда ты явилась.
- Меня призвали, - затылок Бураха ощутил легчайшее прикосновение, исполненное влажного, леденящего холода. - Не тебе приказывать мне уйти, лекарь. Твое зелье никому не поможет, никто о нем не узнает. Ты верно догадался - Город обречен. То, что было начато мною, твои сородичи собственноручно доведут до логического конца. А я вдоволь посмеюсь, глядя на ваши бессмысленные метания, и станцую на трупах. Я прокляла этот Город - и он умрет. В мучениях, как… - Шабнак на мгновение запнулась, - как когда-то умерла я.
- Она лжет, не верь ей! - завизжала обретшая голос Тая. - Не верь, не оборачивайся! Не смотри ей в лицо!
Но гаруспик уже повернулся, в ярости на неуловимого демона. Над жерлом колодца, черной дырой в сгущающейся темноте, невесомо витал силуэт, обрамленный мерцанием зеленовато-синих искр, похожих на болотные огоньки. Длинные, рваные одеяния Песчанки развевались на несуществующем ветру, белые волосы ореолом окружали голову. Бурах видел ее лицо - обтянутый коричневой иссохшей кожей оскаленный череп, лицо зараженного в последней стадии Язвы, за несколько мгновений до превращения в живую и страдающую мумию, разлагающуюся заживо.
- Бурах, не смотри! - девочка сорвалась с места и застыла, не в силах сделать еще шаг, словно кто-то набросил на нее невидимую сеть. Шабнак протянула руку - тонкую кисть, перехваченную костяным браслетом, хмыкнув:
- Дитя, исполненное жизни. Не вставай между нами. Я клялась не трогать детишек, но я ведь могу и передумать, - она сокрушенно вздохнула: - Лекарь, если бы ты мог увидеть мир моими глазами. Если бы мог ощутить дурманящий вкус своего праведного негодования. Ты мне нравишься, правда. Но ты стоишь у меня на пути. Уходи. Отправляйся к своей мертвой подружке. Вам не дано сокрушить меня - ни верой, ни магией, ни разумом.
Она запустила руку в складки трепещущей рванины, вытащив детскую игрушку - фигурку человека в зеленой хламиде, с приметанным к макушке обрывком бурой шерсти. Тая глухо застонала. Бурах в недоумении признал в тряпочном уродце пропавший подарок Миши-кукольницы. Что твердила ему Миши - мол, куклу украла Шабнак-Адыр?
- Верни, это мое, - потребовал менху. - Это дар от моего друга.
- Ты потерял его, - возразила демоница. - Утраченное принадлежит тому, кто его нашел.
- Давай меняться! - Тая подняла над головой игрушечного бычка. На ее искаженное мукой личико легла тень одержимости. - Мена! Шабнак, я хочу обменяться с тобой!
Песчанка склонила голову, белые волосы скрыли оскаленный лик чудовища. Казалось, она размышляла над предложением Таи - которое, как запоздало осознал гаруспик, имело некий скрытый и очень важный для маленькой Хозяйки смысл.
- Твой Бык при последнем издыхании, Хранительница, - наконец вымолвила она. - Будь был молод и силен, как в прежние времена, я, может быть, и согласилась бы… Мой ответ - нет, - крючковатые, шелушащиеся от струпьев пальцы Шабнак с желтыми ногтями впились в мягкое, набитое сухой травой туловище игрушки и ее нарисованное лицо, раздирая куклу напополам.
- Нет! - Тая все же порвала узы, удерживавшие ее на месте, бросившись на песчаную ведьму. Бурах успел разглядеть двойственность ее образов - маленькую девочку и стремительную золотую комету. Искра насквозь прошила Шабнак, мертвенная зелень огоньков слилась с чистым солнечным сиянием - и огонек маленькой Хозяйки потух, канув в глубины колодца.
Холодная петля стиснула горло менху, ломая хрящ и позвонки, как закрученная до отказа гаррота. Он пытался разорвать сжимающееся кольцо, но пальцы хватали лишь пустоту. Глаза заволокло алым, сквозь эту темнеющую завесу гаруспик разглядел силуэт Шабнак, склонившейся над умирающим лекарем и державшей в руке обезглавленную игрушку.
…Двое мужчин - кряжистый, лысоватый здоровяк и долговязый молодой человек с ежиком темно-рыжих волос - лежали в пещере под бойнями Ольгимских.
Окажись тут, в отдаленном и забытом всеми помещении, сторонний наблюдатель, и догадайся он с фонарем в руках заглянуть в жерло невесть для какой надобности выкопанного глубокого колодца, он различил бы на иссохшем дне скрюченную фигурку. Маленькую, нелепо изогнутую. Похожую на сломанную куклу, некогда очаровательную, а теперь безнадежно испорченную и выброшенную на свалку.
Больше в подвале на нижнем ярусе Термитника не было никого. Только мертвецы и запустение.
Натужно гудевшая лампа в жестяном абажуре брызнула ослепительной бело-синей вспышкой и погасла.
Глава 26.
Оглавление.
@темы: фанфики